Вчера редактор нашего портала Алексей Паевский получил почетную премию «Золотое перо России» — своего рода Оскар для российских журналистов. Точнее, не получил, а стал лауреатом этого почетного звания: сам он сейчас находится в командировке в Иркутской области. В интервью мы поговорили с ним не только и не столько о его впечатлениях от награды, но и о том, как ему удается успешно реализовывать множество научно-популярных проектов, активно участвовать в работе «Десятилетия науки и технологий» и не выгорать, а также о том, какой должна быть популяризация отечественных исследований.
— Прежде всего хочется поздравить тебя с получением абсолютно заслуженной журналистской премии «Золотое перо России». Насколько это была ожидаемая награда?
— Не буду отвечать на этот вопрос, потому что как бы ни ответил, будет нескромно или не совсем правда. Скажу, что я очень признателен коллегам, которые выдвинули меня на нее.
— Ты также лауреат премии «За верность науке». Что для тебя ценнее: признание твоих заслуг как журналиста или как популяризатора науки? Кем ты считаешь себя в первую очередь?
— Давай все-таки будем точны — среди премий «За верность науке» личную награду (пусть и третьей степени) я получал именно как журналист, в номинации «Лучший научный журналист России». Но мне приятно, что проекты, к которым я имею непосредственное отношение как создатель или руководитель, тоже в разное время получали награду — будь то Indicator.Ru, Mendeleev.Info, Центр компетенций НТИ «Новые и мобильные источники энергии» при ФИЦ ПХФ и МХ РАН или Neuronovosti.Ru.
У меня нет «первой очереди» — я выступаю в трех ипостасях — научный журналист, научный коммуникатор и популяризатор науки. Все важно в одинаковой степени — от лекций школьникам в какой-нибудь школе для трудных детей (а бывают и такие) до сбора аналитики по накопителям энергии для руководства компании «ИнЭнерджи», где я работаю советником по коммуникации. А ипостаси эти плавно перетекают одна в другую.
— Давай поговорим о твоих проектах. Сейчас идет второй год объявленного в России Десятилетия науки и технологий, и ты в его рамках ведешь несколько инициатив. Что, на твой взгляд, происходит с популяризацией во всей этой истории?
— У ДНТ есть три задачи, и, по-хорошему, две из них и есть популяризация науки: привлечение молодежи и информирование о достижениях наших исследователей. Соответственно, в этом направлении работают почти все 18 инициатив, за исключением, наверное, открытия новых лабораторий и площадки для взаимодействия бизнеса и науки.
Популяризация науки в этом контексте может быть очень разной. Например, в рамках одной из моих инициатив, «Юбилейных мероприятиях», проводятся достаточно скучные местечковые конференции в честь 75-летия какого-либо профессора, которые не очень-то привлекут внимание широких масс. И совсем другое — мероприятие с обширной программой, включающей лыжный забег, выпуск книжки и так далее. Но важно и то, и другое.
— Каким ты видишь наиболее эффективный путь в ДНТ? Проводить больше крупных фестивалей, маленьких, но интересных конференций, еще что-то?
— Приведу пример: даже если вы заплатите большие деньги, чтобы о вас написали статью в Forbs, выхлопа не будет — о вас прочтут и забудут. Так и тут, важна системная работа, и ни одним видом мероприятий по отдельности мы эффекта не добьемся. Чтобы решить задачи, стоящие перед Десятилетием науки и технологий, нам нужно делать все сразу и работать на разную аудиторию, от детского сада до академиков — им тоже стоит рассказывать, зачем нужна наука, со временем они это забывают. Да, у нас есть хорошие франшизы, например Фестиваль НАУКА 0+, сеть Информационных центров атомной энергии (ИЦАЭ), другие региональные события, есть успешные научно-популярные СМИ, блогеры и видеоканалы. Только когда все они развиваются, будет эффект.
— Хорошо, а как это все организовать, кто должен управлять такой популяризаторской деятельностью?
— Управлять ей невозможно, к тому же насаждение популяризации науки сверху всегда превращается в работу для галочки, что крайне вредно. Я и сам регулярно это вижу, по счастью — все меньше и меньше. Например, сказали организации: «Провести мероприятие!». Тогда приглашают лекторов — меня, например. И ты приезжаешь, попадаешь в класс школьников, которых сняли с уроков. Они этому рады, а что ты им там рассказываешь — вообще все равно, сидят в телефонах. Вот это нехорошо.
Безусловно, должна быть поддержка сверху, но не управление. Тут скорее стоит подсвечивать то, что нужно стране. Например, хотим развивать микроэлектронику — рассказываем про нее, чтобы люди заинтересовались и пришли ей заниматься. Развиваем водородные технологии — пишем про них. Я работаю в Центре компетенций НТИ «Новые и мобильные источники энергии» при ФИЦ ПХФ и МХ РАН, нам нужны электрохимики, а потому в наших группах мы активно про это направление рассказываем. И стратегия тут в первую очередь — популяризация не нас самих, а отрасли в целом (за что мы, собственно говоря, и получили в 2021 свою премию «За верность науке»).
Еще нужно поддерживать инициативы снизу. Они максимально эффективны — люди знают, чего хотят, с кем работают. Дальше надо просто находить «белые пятна» и обращать на них свое внимание, чтобы туда тоже эта поросль доходила. И здесь я очень горжусь тем, что моя инициатива, изложенная на самом верху, на встрече с президентом в 2020 году (за которую я был неоднократно поругиваем многими коллегами, хе-хе), в 2023 году принесла конкретный результат в виде грантов на популяризацию науки.
— Должна ли быть экспертиза популяризаторских проектов по аналогии с научными?
— На той самой встрече президента с научной общественностью в Череповце я и высказал предложение о грантовой поддержке научпопа, в результате появился соответствующий конкурс от Минобрнауки. У таких проектов, конечно, должна быть экспертиза, чтобы не поддерживать лженауку и тех, кто хочет просто освоить деньги. Все остальное, как мне кажется, — некая самоочищающаяся система, в профессиональной среде всегда указывают на ошибки. Когда проект только запускается, важно его поддерживать и сильно не кусать, чтобы люди набрались сил, смогли поверить в себя и ответить. Внутри научпоп-среды часто бывает такое, что с придирок по содержанию переходят на личности и ищут, как бы ударить побольнее. Получается уже борьба ради борьбы и взаимного уничтожения.
— Если среда самоочищающаяся, отчего же продолжают существовать явно неконструктивные хейтерские кружки?
— Почему люди читают желтую прессу? Интересно. Но мы же понимаем, что эффект нулевой, потому что это узкая, замкнутая тусовочка, объединенная ненавистью к другим. На это забавно смотреть, как на пауков в банке, но иногда я даже удивляюсь, как у людей на это находится время. По счастью, достаточно давно я понял, что человеческая жизнь коротка, и как-то не хочется потратить ее впустую. Тем более — на такую глупость.
— Не из этого ли желания — максимально полно прожить то, что тебе отмерено, — вырастает такое большое количество разных проектов?
— Я набираю их просто потому, что мне интересно, а если мне это интересно, почему это должен делать кто-то другой? Так появляется еще один проект, и в тот момент я надеюсь, что мне удастся когда-нибудь найти единомышленников, чтобы делать его уже не в одиночку. И ведь нахожу — например, блог истории медицины или «Нейроновости» мы сделали с Аней Хоружей, моей ученицей. А работа в Центре компетенций и в самом ФИЦ, равно как и наш проект «Живые разговоры о главном» — это Снежана Шабанова. Это абсолютно равноправные участники проектов, и не нужно сравнивать вклады.
— Есть ли у тебя проекты-любимчики, которые ты никому не отдашь?
— О, похожий идиотский (прости-прости) вопрос я задал в Стокгольме нобелевскому лауреату Джеймсу Пиблсу, космологу, который сделал столько открытий, что надо было бы давать несколько Нобелевок, — дескать, какое из ваших достижений самое важное. Он спросил — а кого из ваших детей вы больше любите? Точно такая же история с проектами. Они все любимые, зачем заводить нелюбимых детей? Конечно, я их никому и не отдам, но соратникам — для которых это тоже будет дело жизни — буду рад.
— Прежде чем взяться за новый проект, нужно ли тебе довести предыдущие до какой-то определенной точки?
— Нет, я берусь за все. У меня был потрясающий учитель, который сам не знал об этом, — девушка из одесско-гомельской компании Ирина Трохова. Понятия не имею, что сейчас с ней и где она. Мы тогда, в 1993–1994 годах, все друг другу отправляли настоящие бумажные письма, и я был поражен, что она писала кусочками — написан абзац, подчеркнут, а следующий совсем другой. Получалось этакое письмо из лоскуточков, как у Розанова в «Опавших листьях»: короб первый, короб второй… Этот ворох опавших листьев по итогу складывался в цельную картину. С этого момента я начал учиться делать несколько дел одновременно такими же кусочками. Сейчас я пишу тексты, даже лонгриды, обычно с середины. Я смотрю: этот кусочек о жизни человека точно будет, потом добавляю сверху, снизу — и получается полноценный текст. Так же и с проектами.
— У тебя есть какой-то график, мол, обязательно час в день уделить каждому проекту?
— У меня есть работа… работы со служебными обязанностями — материалы, интервью, выезды на съемки, перелеты, поезда и прочее, — которые заполняют мой день. Дальше я занимаюсь личными проектами, в которых есть обязательные задачи, а все остальное зависит от того, что у нас есть, — если какая-то классная история по химии, надо поставить ее на «Менделеева»; если что-то вышло по истории науки, надо закинуть на «Историю науки». Я отслеживаю важные даты, пришлось даже завести для этого тетрадку с планом публикаций. Правда, не всегда хватает времени в нее писать, но головы вроде хватает держать информацию на неделю вперед…
— Как у тебя на фоне такой нагрузки с выгоранием? Откуда силы и время?
— Выгорания у меня нет, хотя иногда бывает грустно и кажется, что никому это все не нужно, хотя это не так, конечно. Я люблю свою работу, и она же меня подзаряжает. А время — опять же помогает «квантование». Ну и плюс есть люди, которых я люблю — и которые, надеюсь, любят меня. И любопытство. Я вообще считаю, что с формулой «любовь и любопытство» выгореть невозможно. Когда есть то, что ты еще не знаешь, и когда есть ради кого что-то делать — как тут выгорать?
— Получается, что твоя работа — это твое хобби. Тебе есть на что отвлекаться?
— На другие хобби. Не важно, платятся за это деньги или нет, — я одинаково серьезно отношусь и к тому, и к другому. Но есть два занятия, которым я отдаюсь самозабвенно, когда мне нужно переключиться. Первое — это гитара. Я могу даже ночью сесть, беру ее с собой в поездки, очень помогает разгрузиться. Хотя ей сейчас приходится заниматься больше — у нас же с Аней и с Алексеем Водовозовым есть трио медицинской песни «ТриА». И аккомпанемент — на мне, а если выступаешь на публике — тут уже надо соответствовать. Второе — моделирование, обожаю склеивать модели самолетов, но, увы, места на него мне пока не хватает. Вот куплю себе дом — тогда да. Ну и книжки — не для работы, для себя. Их я еще и собираю. Классно же в полночь достать с полки какой-нибудь научпоп XIX века — и просто полистать.
— Каким ты видишь дальнейшее развитие проектов?
— В каждом из своих проектов я вижу перспективу превращения в крупный мультимедийный ресурс с большим количеством людей, которые в нем работают с удовольствием, и всеобъемлющей тематикой — то есть портал, который и рассказывает о новостях, и дает справочную информацию, и публикует видео, как это происходит в «Нейроновостях». Та же история с «Российскими древностями» — надеюсь, однажды этот проект превратится в Википедию древностей, станет путеводителем по России нового типа, в итоге охватит весь мир. Мечтать так мечтать!
Я надеюсь, что «Живая история науки» вскоре превратится в стройную систему, которой нет нигде в мире. С «Менделеевым» примерно то же самое: у нас есть табличка элементов с рассказом о каждом из них, и я надеюсь, что вскоре этот кусочек сайта станет трехтомником, популярной библиотекой химических элементов. Когда-то был такой двухтомник, он множество ребят в химию привел, но устарел, и теперь нужно делать новый. Мне нравятся какие-то справочные вещи, я очень люблю энциклопедии и поэтому, кстати, сейчас пишу статьи для Большой российской энциклопедии (простите меня, редакция, что делаю это медленнее, чем обещал).
— Когда проект еще небольшой и только набирается сил, как понять, что его пора активно развивать?
— Ты имеешь в виду пиарить? Проект и так потихонечку набирает популярность. Я никогда не буду сам «насасывать» аудиторию, потому что смысла в этом нет — мне не нужно выполнять план или отчитываться перед спонсорами. Важнее, чтобы пришел «свой» человек. К тому же, когда ты преодолеваешь какую-то планку, аудитория растет сама собой. При условии регулярного пополнения контента. Как это происходит, я не знаю.
— Есть предположения, почему так? Где эта критическая точка?
— Не думал об этом. Я никогда не умел себя продавать, никогда не занимался промоушеном, но при этом не скажу, что не занимаюсь пропагандой того, что делаю, — я всегда всем рассказываю, показываю. Но не более того.
Мы уже избаловались, раз считаем, что аудитория в 100 000 человек (так-то средней величины город) недостаточна. Если говорить о том, что лучше — один подписчик или сто, то вопрос: а кто этот один подписчик? Условно, тираж первой московской печатной газеты «Ведомости» был очень небольшой. До этого, в XVII веке, была вообще рукописная газета в единичных экземплярах — «Вести-Куранты» — для царя и боярской думы. Это покруче «СПИД-Инфо» 90-х.
— Когда занимаешься популяризацией науки, как соблюсти баланс между пиаром собственно науки и себя любимого?
— На самом деле, все просто. Мы говорили на эту тему с моим другом (надеюсь, я имею честь именно так называть этого потрясающего человека), Татьяной Царевской, хранителем Софийского собора, ведущим специалистом на тему древнерусской живописи. Икона — не просто портрет, а своеобразный «лифт», через который ты «возносишься» к оригиналу. То есть стоя перед иконой Божией матери, ты находишься не перед какой-то картинкой, а перед самой Богоматерью. С религиозными людьми проще — они понимают, что любой человек — это инструмент чего-то большего, и твоя задача — быть максимально хорошим инструментом.
Мы знаем живописца Эль Греко, знаем, что это псевдоним Доменикоса Теотокопулоса. На своих картинах он подписывался «работа Эль Греко», а на ранних иконах — «рука Доменикоса Теотокопулоса», всего лишь рука! Вот, на мой взгляд, разница между популяризацией науки и личным брендом. Ты должен делать, что должен. Если главный движущий момент — это твой личный интерес, тебе это любопытно, и через тебя оно проходит в мир других людей, ты правильно делаешь. Если же ты несешь в этот мир себя — ты Филипп Киркоров.
— Значит ли это, что главное для популяризатора науки — любопытство?
— Конечно! Я уверен, что любопытство — главный и единственный фактор профпригодности как в науке, так и в ее популяризации. Мы все занимаемся удовлетворением собственного любопытства. Другое дело, что в науке приходится приобретать узкую специализацию, потому что объем знаний стал слишком большим. В популяризации по-другому, ты этакий профессиональный дилетант. В хорошем смысле слова. Я считаю, что хороший популяризатор науки должен знать науку в целом гораздо лучше, чем любой ученый — конечно, в узких областях ты не превзойдешь специалиста, но кругозор у тебя будет намного шире, и это нормально. В этом смысле дополнительная функция популяризаторов в том, что они связывают ученых друг с другом, давая новые идеи.
Достаточно часто я вижу ситуации, когда журналисты в СМИ из пресс-релизов вытаскивают хайп и концентрируются на нем, порой даже перевирая содержание исходной статьи. Как с этим бороться? Тем, кто пишет, избежать такого довольно просто — надо постоянно становиться лучше, узнавать больше. Нужно понимать, что релиз — это зародыш статьи. У нас есть такие коллеги, которые считают, что разбираются в теме лучше всех и добавляют много своих мыслей, идей, не обладая достаточным количеством знаний. В этом смысле нужно очень хорошо знать свое место. К тому же и журналисты, и ученые иногда склонны преувеличивать, тут нужна мера.
— Как, например, молодому научному журналисту научиться чувствовать эту меру?
— Важно, во-первых, всегда понимать, что ты ничего не знаешь. Как только начинаешь считать, что тебе все известно, ты закончился в профессиональном опыте. Во-вторых, надо понимать, что все врут, все ошибаются — в том числе и ты сам. Если есть хоть немного времени — обязательно загляните в статью, а если есть возможность пообщаться с ученым — обязательно ею воспользуйтесь.
— Предположим, меру мы более-менее чувствуем, статьи читаем, с учеными разговариваем. Как бороться с синдромом самозванца, когда кажется, что ничего не понимаешь и пишешь полную ерунду?
— Я бы посоветовал показывать свои статьи ученым и собирать положительные отзывы.
— А ты сам с этим синдромом сталкиваешься?
— Нет, у меня нет ни синдрома самозванца, ни полной уверенности в своих знаниях. На самом деле, у этих проблем корень один — «я». Я человек не воцерковленный и даже не крещеный, но считаю, что мое любопытство движет «через меня». Я верю во что-то божественное во всех нас. Ну как ни назови это. В любом случае, без такого чувства сложно изучать наши древности, которых у нас минимум на пять конфессий (я только за прошлый год посещал и описывал православные, католические, буддийские, исламские и иудейские древности нашей страны).
Вообще, все зависит только от того, хорошо ты делаешь или плохо. Сделал хорошо — молодец, сделал плохо — исправься и стань лучше, какие еще варианты? При этом мало кто понимает, что на все нужно время. Сейчас эпоха быстрой жизни, быстрых успехов, и у людей просто не хватает времени, чтобы наработать мастерство. Например, я никогда не учился в музыкальной школе играть на гитаре, но если ты каждый день в течение 15 минут тренькаешь-бренькаешь, а через несколько лет тебя снимают со стороны — видишь прогресс. Думаешь: «Это я? Я же так же плохо играю». Но со стороны оказывается, что ты выучился.
— Да, сам часто не увидишь, насколько ты плох или хорош.
— Так тебе нужно не оценивать себя. Не нам себя судить и ставить двойки или пятерки. Опять это «я», которое мешает. Просто все время стараться быть лучше, вне зависимости от того, какой у тебя уровень сейчас.
— Нет ли у тебя такого, что ты развиваешься не только потому, что тебе интересно, но и для того, чтобы не чувствовать себя профаном?
— Обе эти мотивации всегда присутствуют. Я по-прежнему стараюсь время от времени попадать на научные конференции по темам, в которых я ничего не понимаю. Специально чтобы почувствовать, что мне еще есть к чему двигаться. Ну и когда ты можешь поддержать разговор на любую тему с человеком гораздо круче тебя — это тоже важно. Кажется, Пятигорский говорил, что самое страшное — это прекращение разговора.
— Есть ли у тебя какие-то конкретные цели, так сказать, KPI?
— Тут как в любви, не может быть KPI. Каждый новый текст, фотография или еще что-то — это новая вершина. Когда ты ее достигаешь, испытываешь огромное удовольствие. Например, в фотографии если ты сделал тот самый кадр на всю жизнь, поймал то самое решающее мгновение, то ощущаешь эйфорию. И так каждый раз.
— Получается какой-то дофаминовый крючок.
— Фу, я бы не сводил все к нейромедиаторам. Мне кажется, это то, с чем мы постоянно боремся, — биологизаторство. Моя задача — не стать крутым или получить Нобелевскую или Пулитцеровскую премию, или «Золотое перо». Тем более что все мы знаем, что отчасти любая премия — это лотерея. Моя задача — успеть сделать максимально из того, что могу. Мне повезло идти по многим путям сразу, иногда даже сложно назвать свои должностные обязанности. Но одно я знаю точно: каждый конкретный момент своей жизни я стараюсь максимально себя реализовать, чтобы дать как можно больше людям, стране и миру в целом. А уж как это получается — не мне судить.
Подписывайтесь на InScience.News в социальных сетях: ВКонтакте, Telegram, Одноклассники.
