«Диссеропедия российских журналов» — это проект, запущенный в декабре 2016 года сетевым сообществом «Диссернет». Цель проекта — проанализировать публикации в отечественных научных журналах и выявить издания с некорректной редакционной политикой, следствием чего может стать снижение научного уровня журнала. На данный момент в базе «Диссеропедии» 663 журнала.

Недавно против одного из основателей проекта и героя нашего интервью — Алексея Касьяна — завели уголовное дело по статье о «возбуждение ненависти либо вражды с использованием Интернета». Ученый предполагает, что настоящей причиной этого стала деятельность «Диссеропедии».

— Давайте поговорим о российских научных журналах. Сколько их всего?

— Какое количество российских журналов сейчас? Я бы отталкивался от того, сколько журналов проиндексировано в РИНЦ, поскольку индексация в РИНЦ примерно отражает наше интуитивное представление о том, что такое научный журнал. Сейчас там около 5600 журналов. Много всяких тезисов конференций, реферативных изданий и так далее, но я думаю, что в России издается около четырех тысяч научных журналов. Бо́льшая часть из них входит в перечень ВАК – на сегодняшний день это 2300 журналов. Это неудивительно, потому что, чтобы попасть в перечень ВАК, нужно выполнить всего лишь ряд формальных требований. Например, иметь сайт и заявить на нем, что производится рецензирование поступающих рукописей. А на научную сторону вопроса ни ВАК, ни РИНЦ де-факто не обращают внимания (справедливости ради уточню, что в последние полгода РИНЦ проявляет серьезную политическую волю и начинает движение в сторону экспертной научной оценки изданий).

— Даже ВАК?

— Да. Там есть, в принципе, какая-то комиссия, которая может в спорных случаях вынести научную оценку журналу, но по факту туда принимают по выполнению формальных требований. Что касается откровенно нехороших журналов, то в «Диссеропедии научных журналов», сооснователем и редактором которой я являюсь, мы выделили три главные группы. Первая группа — «хищники» в традиционно западном смысле этого слова: бизнесмены, которые работают по модели «автор платит – журнал печатает», если текст хоть как-то наукообразен. Обычно это частные конторы, и их на отечественном рынке немного. Скорее сотня, чем тысяча.

— Вы говорите, что хозяева — это бизнесмены. А как они «пробили» свой журнал, ведь без связей в научном мире этого не сделать?

— У них есть редколлегия, они набирают туда каких-то провинциальных доцентов, кандидатов наук. Не думаю, что за деньги. Членство в редколлегии приносит баллы в академическую отчетность. Это выгодно обеим сторонам. Иногда бывают случаи, когда человека записывают в редколлегию без его ведома.

— Собрали они редколлегию, а что дальше? Ведь журнал должен хотя бы в РИНЦ индексироваться, а еще лучше в Scopus или Web of Science.

— Они открывают сайт журнала, печатают несколько пилотных выпусков, уж не знаю, как они их набирают. Подают в РИНЦ, там их принимают по умолчанию, потому что они принимают все, что имеет сайт. Потом подают в ВАК, там тоже по умолчанию принимают все, что выполняет некоторые требования. Например, «не меньше четырех выпусков в год» — требование, которое мешает хорошим журналам, которые стараются печататься меньше, да лучше, и совсем не мешает плохим журналам выдавать план на-гора. А дальше можно уже попытаться «дорасти» до Scopus’а и Web of Science, где требования сейчас тоже ослабленные в рамках политики поддержки региональных изданий. Все это совершенно технические задачи, освоенный путь. Какой-нибудь индивидуальный предприниматель Иванов В.В. открывает в Екатеринбурге три журнала, которые попадают в РИНЦ, через два года — в ВАК, платежеспособный автор идет косяком, и этот индивидуальный предприниматель хорошо живет.

— За счет чего они получают свою выгоду? В ВАКовском списке и так 2300 журналов. Смысл ученому тратить деньги, если он может публиковаться не в «хищническом» журнале, который тоже есть в ВАК? Или у нас все же дефицит журналов как места публикаций?

— Дефицит есть, потому что все время растет отчетность перед государством. Государство все время повышает нормативы, прежде всего публикационные. И это так дуболомно сделано, что порождает всякие злоупотребления.

— Хорошо. Про «хищников» понятно.

— Вторая группа – это журналы, которые обслуживают конкретные «фабрики диссертаций». Эти фабрики сейчас сильно прижали благодаря усилиям «Диссернета», и в этой группе часть журналов позакрывалась, а часть скукожилась.

Самая объемная группа слабых журналов – это «серенькие» издания. Всякие вестники вузов, ученые записки. Их много. Это такая ядерная группа отечественной научной периодики. Они, может быть, и хотели бы печатать хорошие статьи, но престижа у этих журналов нет, автор не идет, понимания, как выправить ситуацию, у издателя нет.

Наконец, есть «правильные» журналы, которые стремятся соответствовать уровню международного рынка как с формально-этической стороны, так и с содержательной. Пусть далеко не у всех журналов это получается, но, по крайней мере, они осознают эту цель, они ее перед собой ставят. Делить их на федеральные и региональные я не вижу смысла, потому что наука не знает границ, мы — за глобализацию науки.

— Будем объективно смотреть на вещи. Россия большая, и журнал, который издается в каком-нибудь Кемеровском государственном университете, не сможет конкурировать ни с каким-нибудь московским журналом, ни с Nature тем более.

— Новосибирск может.

— Это да, но если взять Саратов, например? А люди там работают и публиковаться им надо.

— Я бы попробовал прочертить дугу от Кавказа через Ростов-на-Дону, Курск, Москву с Санкт-Петербургом и дальше к Сибири. Чем ближе к началу дуги, тем хуже. Кавказ – это ужас. Если исключить «всплески» типа Москвы и Петербурга, то чем ближе к Сибири, тем здоровее научный климат и издательское научное дело. Я рассматриваю в географическом контексте. Наверное, эта идея требует доработки и более серьезного обоснования, но интуитивно для меня складывается такая дуга. Связано это с какими-то локальными традициями.

— Давайте подытожим: для вас главный раздел проходит между согласием играть по более-менее универсальным справедливым правилам научной этики и научного качества и отказом играть по этим правилам?

— Да. Можно сказать, что между попыткой делать науку и попыткой имитировать науку и обманывать систему. Теперь другая важная тема – деньги. Их невозможно подсчитать, это достаточно теневой бизнес и тема для отдельного исследования. Наш мониторинг в рамках «Диссеропедии» выявил, что минимум четверть журналов в перечне ВАК берет деньги с авторов за публикацию. Реально эта доля выше, потому что очень многие издания не прописывают финансовые условия у себя на сайте, а покрыть издательские затраты требуют при личной переписке с автором.

— Это чисто «теневая» практика? А как же open access, где в мире все авторы платят?

— Действительно, модель, когда компенсация издательских расходов ложится не на читателя, а на автора, соответствует мировой практике, тут никаких этических нарушений нет. Отечественная специфика такова, что в России де-факто плата с автора – это довольно надежный индикатор некачественного издания. Так сложилось, это просто эмпирический факт. Это отмечал я в «Диссеропедии», это отмечал на одной из последних конференций представитель РИНЦа. В ближайшее время эта ситуация не переломится, потому что очень много «плохих» журналов берут деньги, соответственно, нужно вырастить много «хороших» журналов open access для того, чтобы они как-то перевесили долю «плохих». В ближайшее время этого не произойдет. Для справки: опубликоваться в журнале ВАК сейчас стоит 7000-12000 рублей. Статья в издании РИНЦ стоит 3000-5000 рублей, где-то так.

— Получается, что это и правда неплохой бизнес.

— Да. При фиктивном рецензировании, при минимальном тираже, то есть при «оптимизированных» затратах на издание.

— Вернемся к вопросу границы. Понятно, что есть абсолютно «хищнические» журналы, которые берут все, только несите деньги. Одновременно с этим нормы рынка заставляют и другие, «хорошие» ВАКовские журналы брать деньги, и нормальные аспиранты, кандидаты, ученые вынуждены тоже нести туда свои деньги.

— Мы пока не обнаружили значительного количества «хороших» журналов, которые берут деньги. Эмпирическое правило нынешней России – деньги берут «плохие» журналы.

— Тогда логичный вопрос: а за счет чего живут «хорошие» журналы?

— За счет государства и, собственно, своего энтузиазма.

— Это получается не бизнес, а чисто дотационная сфера?

— Да. Кроме того, у «хороших» журналов сейчас неплохие шансы пройти в Scopus или Web of Science и уже потом со своего институтского начальства требовать повышенных субсидий, потому что такое издание повышает баллы вуза, помогает отчитываться перед министерством.

— То есть научные журналы — это практически такие полубогемные структуры, которые живут только на энтузиазме и при хорошем раскладе, если они долго проживут, могут надеяться… Это отличается от ситуации на Западе.

— Я еще хотел бы сказать про разницу в ценах за публикацию между перечнем ВАК и РИНЦ. Мой прогноз: она постепенно должна начать стираться. Дело в том, что нынешняя система ФАНО исключила из подсчета баллов публикации в ВАКовских изданиях и оставила исключительно РИНЦ. Со стороны ФАНО это было неумным ходом, поскольку изданию проще попасть в РИНЦ, и, например, всякие тезисы сомнительных конференций пролезают туда просто на ура.

— То есть ВАКовские только для защищающихся?

— Да. И следовало бы вернуть этот ВАКовский перечень в отчетность, потому что он лучше, чем средний в РИНЦ. И, конечно, там есть всякие интеллектуальные решения, например, смотреть на импакт-фактор. Потому что сейчас публикация в Scopus, WoS и в том же РИНЦе часто идет в одну балльную цену, хотя понятно, что публикация в «мусорном» журнале с нулевым импакт-фактором не равноценна публикациям в качественном журнале. И есть хитрые «жуки» типа пресловутого Казанского федерального университета, где просто подсчитали на калькуляторе, каково оптимальное соотношение между платой, которую сотрудники отдадут за публикацию в «хищнических» скопусовских журналах, и деньгами, которые они получат из федерального центра в виде премий за публикационные успехи. И начали пачками печататься в «мусорных» скопусовских изданиях.

— А есть принципиальное различие между естественными и общественными (и гуманитарными) науками по качеству публикаций?

— Чем слабее в данной области критерий научности и критерий доказательности, тем там хуже с различением «хорошей» и «плохой» науки. Так что если мы возьмем шкалу, у которой на одном полюсе будет какая-нибудь философия и литературоведение, а на другом — математика и физика, то у литературоведов неоднозначности с различением «хороших» и «плохих» исследований сильнее, чем у физиков. При отборе и рецензировании рукописей у литературоведческих журналов проблем должно быть намного больше (или, наоборот, меньше, это как посмотреть). И в этом смысле научные области неравны.

Если мы возьмем нашу «Диссеропедию» (где сейчас около 1800 отечественных журналов с теми или иными нарушениями), то доля журналов с паспортной специальностью «физика» всего 5%, и многие из них – это междисциплинарные «хищники». А журналы по экономике, напротив, лидируют, их около 20%.

Есть для всех специальностей общая беда, она касается не только России, а всего мира. Это переизбыток издательского предложения и недостаток авторского спроса. Переизбыток журнальных страниц, которые издательства предлагают авторам, и недостаток хороших авторов. Реально сейчас учреждено и издается очень много журналов, слишком много. Мировое научное сообщество не готово производить такое количество качественного контента, чтобы все эти журнальные полосы заполнились. Кстати, как сегодня становится видно, это стирает грань между наукой и любительщиной или даже фричеством: журналы вынуждены добирать материалы от слабых авторов, чтобы забить запланированный объем.

— Там много факторов влияет. Для России есть еще одно дополнительное нехорошее обстоятельство: качественные исследования будут опубликованы скорее на английском в престижном международном журнале, а не по-русски где-нибудь в «Вестнике Урюпинского университета сервиса и туризма», например.

— Эта проблема, как мне кажется, по-разному работает в естественных и социально-гуманитарных науках. Для последних больше резона публиковаться в России все-таки.

— Часто, но не всегда. Какие-нибудь фольклор, пословицы — неужели было бы не интересно опубликовать хорошую компаративистскую статью про русские пословицы для англоязычного читателя?

— Да, интересно. Но, во-первых, там мало журналов, где такая статья может быть опубликована, эта статья будет «висеть» очень долго. Во-вторых, большая вероятность, что она попадет к неспециалистам в этой теме. В-третьих, она будет конкурировать за место в том же «Russian Review» с материалом совсем другой направленности. Это не означает, что не надо пытаться публиковать на Западе статью по русским пословицам, написанную на хорошем уровне. Это означает, что и в России ее вполне резонно публиковать, если это хорошая статья. Потому что тут будут нормальные рецензенты и читатель также и западный, который просматривает хорошие российские журналы. А если ты пишешь про клеточную биологию или кварк-глюонную плазму, то публиковаться в России вообще нет смысла, потому что эта плазма что в России, что в Америке одна и та же.

— Да, области очень неравномерны в этом смысле, но тем не менее отток хороших материалов на Запад совершенно очевиден для всех областей. Для каких-то областей он стремится к 100%, для каких-то – к 10%.

— То есть, по твоему мнению, российские журналы избыточны? И лучше все позакрывать и заставлять всех публиковаться на Западе?

— Не позакрывать, закрывать не надо. Если люди хотят издавать журналы, это их право. Более того, чем больше игроков на рынке, тем выше конкуренция и тем лучше. А вот что надо делать, так это не принимать в библиографические базы данных низкокачественные журналы. Журнальные базы, которые позиционируются как некоторый стандарт в своей области (WoS, перечень ВАК и т. п.), должны для себя определить научную планку и строго следить за соблюдением интеллектуального ценза.

— Хорошо. Какие основные игроки индустрии журналов?

— Нынешняя система журналоиздания почти на 100% огосударствлена. Крайне небольшая доля журналов принадлежит частному бизнесу. Хотя в целом видна тенденция, когда журналы начинают выкупать себя у государства. Они сами образуют юрлицо и перерегистрируют журнал на него. И стараются садиться на самоокупаемость.

— Так кто-то садится на нее или они все дотационные, как ты говоришь?

— Если есть команда энтузиастов с профессионалами, которые могут делать корректуру и верстать, руководить редколлегией, то издание 50 бумажных экземпляров каждого номера – это копейки, тысяч 20 типографских расходов на выпуск. Редактор часто входит в редколлегию и редактирует бесплатно, верстальщик — тоже. В общем, если люди хотят издавать хороший журнал, то велика вероятность, что они найдут таких же энтузиастов, которые готовы работать «за идею». В принципе, при оптимальном раскладе расходы маленькие.

— Получается, что мы опять упираемся в то, что все держится на энтузиазме и при этом работает?

— Наука — это, вообще, такое дело, что держится на энтузиазме. Государство у нас поддерживает науку криво и косо. И мы должны или бросить науку, или как-то пытаться автономно выживать.

— Да, это так. В общем, мы имеем государство и энтузиастов.

— Вопрос был, видимо, про другое: кому выгодна нынешняя нехорошая ситуация с нашими журналами? Собственно, как и остальные госструктуры, журналы и издания поражены коррупцией. И, как в других коррумпированных цепочках, журнальные схемы выгодны всем, кроме налогоплательщиков, которые «оплачивают банкет». И, разумеется, российской науке такие журналы тоже не идут на пользу. Собственно, редакции это выгодно, так как госструктура (обычно это вуз) оплачивает ей рабочие места. Плюс еще можно брать деньги с авторов, легально или по серым схемам. Вузу наличие журнала повышает его баллы в отчетности перед Министерством науки, да и вообще иметь свой научный печатный орган — это солидно и представительно. Авторам выгодно, потому что в карманном журнале можно быстро и легко опубликоваться с фиктивным рецензированием, отчитаться этой публикацией перед министерством и грантодателем. Типографиям выгодно, потому что это новые заказы. В общем, выгодно всем.

— Но это жуткая ситуация! Мы имеем схему, которая устраивает всех. Рабочая бизнес-схема идеально выстроена и при этом паразитична.

— Именно так. И в реформировании всего этого заинтересованы добропорядочные ученые, но их в России меньше, чем хотелось бы. После начала «Диссеропедии» в 2015 году стало ясно, что сопротивление научного и околонаучного сообщества журнальным реформам значительно шире и значительно сильнее, чем сопротивление диссертационным расследованиям «Диссернета», хотя там «брали за жабры» депутатов, каких-то статусных силовиков и так далее. А вот оказалось, что негатив по отношению к «Диссеропедии» превышает негатив по отношению к «Диссернету». Если говорить честно, в фиктивной журнальной системе заинтересованы почти все ученые России. Даже если это хороший ученый, у него могут быть аспиранты, и им надо публиковаться, ведь Министерство ввело такие драконовские требования к соискателям и т. п.

— Большой соблазн?

— Даже не то что соблазн. Тут уже государство подталкивает к фиктивным публикациям, потому что государство лучше всего умеет «тащить и не пущать». При этом у Министерства есть идея, что надо как-то развивать науку, это не то что какое-то совсем замшелое место. К сожалению, почти все у них получается плохо и непродуманно. Главное, что они умеют делать, — это повышать нормативы количества публикаций для защиты диссертаций и вообще годовой отчетности ученых. Теперь в аспирантуре мы ведем учебу полный день, аспирантура сейчас – это какое-то зверское место, где надо слушать курсы, фактически это еще два года вуза. И параллельно аспирант должен написать три хороших статьи в три хороших журнала плюс еще работать, потому что в аспирантуре сейчас стипендию не платят или она какая-то мизерная. Если человек не гений, он не может написать три статьи за два года. Он должен или написать одну и «порезать» ее на мелкие публикации (salami slicing), или после публикации хорошей статьи в хорошем журнале написать еще две статейки «по мотивам» и «тиснуть» их в слабых журналах в виде отписок. К сожалению, все это — реалии извращенной системы, в которой мы сейчас существуем.

Что можно тут делать? Можно сотрудничать с Министерством науки, объяснять, как делать более гибкими нормативы, чтобы не вредить хорошим ученым и чтобы не провоцировать ученых, в том числе и хороших, на всякие неэтичные схемы с фиктивными публикациями и так далее.

— Получается диалог с Министерством науки?

— Кое-как да, не могу сказать, что они откликаются на ура, но какие-то движения положительные есть. Например, сейчас, насколько я понимаю, министерство собирается ввести единые нормативы для всех институтов. Наконец-то до них дошло, что не надо оценивать все публикации в Scopus’е и WoS в одну цену, надо смотреть импакт-факторы. И пока что они вводят квартили. Это, конечно, тоже «костыли», но лучше, чем ничего.

— Однако в социальных науках у ведущих журналов по истории импакт-фактор меньше единицы.

— Это все должно четко адаптироваться для конкретной области, разумеется. Очевидно, что у физики и филологии совершенно разные импакт-факторы.

— Теперь последний вопрос: что делать?

— У нас в России очень либеральное отношение к этому делу, а это неправильно. Это порождает злоупотребление и расцвет всяких жуликов и «хищников». Тут я хочу самыми добрыми словами помянуть РИНЦ, который в 2017 году изгнал около 340 «мусорных» журналов, а весной 2018 года из базы было убрано более 8000 сборников заочных конференций! И они собираются продолжать эту практику. Они все выпуски просто «обнулили» и все метрики пересчитали. Может быть, это было не совсем правильно, потому что общемировая практика такова: когда журнал «отчисляют», то проиндексированные статьи и выпуски оставляют. РИНЦ вроде бы хочет к этому же прийти. Надеюсь, команда РИНЦ намерена продолжить чистить свою базу, несмотря на весь негатив, который на них сейчас вылился со стороны определенной части научного и издательского сообщества.

К сожалению, никак невозможно похвалить ВАК, потому что они смалодушничали. В 2017 году у них были планы изгнать из перечня четверть журналов.

— Это уже неплохо!

— Но в результате в последний момент, в конце 2017 года, они вдруг проголосовали на президиуме, что планы меняются, ограничились отчислением всего 15 изданий, причем в это число попали вполне хорошие журналы.

— Это известный случай: в ВАКовский список не входят хорошие журналы, а входят плохие.

— Да. И что делать? Надо изгонять уже существующие слабые изгнания из баз.

— Слабые или жульнические? Есть разница. Есть журналы объективно слабые, но которые стараются.

— И слабые в том числе. Когда и если дорастут, то их примут обратно.

— И тут мы упираемся в вопрос критериев…

— Такие базы – это белые списки журналов. При отборе в белый список необходима комиссия независимых экспертов, ученых по профилю этого журнала, которые будут вносить некоторую оценку: дотягивает журнал или нет. Сейчас по факту складывается тревожная ситуация, когда основные критерии при включении в базу данных носят формальный характер. В первую очередь это красивый информативный сайт, вывешенное положение об этике и так далее, формальные вещи. И это касается не только ВАКа, это касается и Scopus, и Web of Science, к сожалению.

Предположим, у нас есть «Диссеропедия журналов», мы выработали критерии, по которым мы квалифицируем журналы как некачественные, а журналу ничего не стоит выправиться по этим критериям и вроде как исправиться. Журнал отказывает статьям с плагиатом, он выгонит засветившихся диссероделов из редакции, он уберет с сайта требования авторецензии, почистит сайт. И что? Хорошие авторы в это издание все равно не понесут рукописи. То есть такой журнал будет продолжать печатать имитационные научные тексты. Но поскольку журнал понял правила игры и приспособился под формальные критерии, то без содержательной экспертной оценки мы такой журнал не поймаем.

Тут надо сказать, что это такая нехорошая общемировая тенденция, что и Scopus, и Web of Science сейчас проседают по содержательному уровню своих изданий. Связано это отчасти с тем, что у обеих баз есть программа по развитию региональных изданий. Как это обычно бывает при позитивной дискриминации, первоначальный замысел извращается, сейчас в эти базы десятками пролезают совершенно дикие журналы. Кроме того, Web of Science сейчас начинает гнаться за Scopus’ом по количеству индексированных изданий: у Scopus’а — 22,5 тысячи, у Web of Science — 20. В WoS Core Collection сейчас открыли новые базы (Emerging Sources Citation Index и Conference Proceedings), куда принимают какую-то дичь. Скажем, из России в ESCI появился нормальный журнал Slovene, а еще есть какой-то странный «Вестник славянской культуры», туда заглянешь – смеяться начинаешь. В итоге совершенно закономерно, что в приличных местах вроде НИУ ВШЭ при оценке публикационной активности сотрудника статья в журнале из WoS ESCI оценивается ниже, чем в статья в журнале из «традиционных» разделов WoS.

— То есть в международных базах данных царят формальные показатели?

— Да, с этим явный перекос. Надо, наоборот, ужесточать содержательные критерии в этих базах. Я думаю, что они сейчас придут к этому, поскольку увидят, как быстро транжирят свой репутационный капитал.

— А как в российских научных журналах обстоит дело с рецензированием?

— Обычно оно организовано очень плохо. Поскольку авторы в дефиците, журнал заинтересован в любой статье, которая является наукообразной и не содержит нового расчета числа «пи». А какие-то журналы и про новое значение числа «пи» напечатают, лишь бы с формулами было. Рецензируют обычно члены редколлегии, обычно это отписки по поводу такой-то коряво составленной фразы или неправильной ссылки. У нас очень плохо с культурой рецензирования. Разумеется, процветают личные счеты и так далее. Я уже не говорю о том, что по результатам нашего мониторинга в «Диссеропедии» минимум треть журналов из перечня ВАКа в 2016 году принимала готовые рецензии вместе со статьей. Автор находит знакомого доктора наук из другого института, например, чтобы не было формального конфликта интересов, и вместе со статьей подает заведомо положительную рецензию на эту статью. Больше трети, а я думаю, что почти половина, потому что многие журналы не пишут это у себя на сайте. Но когда присылаешь им статью, отвечают, что было бы еще неплохо приложить готовую рецензию – это ускорит процесс издания. Я так несколько раз делал, посылал в филологический журнал бредовый текст и смотрел, как они отреагируют, предложат ли мне прислать рецензию. Многие предлагали: пришлите рецензию, и, вероятно, опубликуем вашу статью.

Что делать с рецензированием? Я не знаю, что делать, потому что у журнала должен быть престиж в научном сообществе, чтобы ученые соглашались тратить свое время на рецензирование для этого журнала. Ведь это серьезные трудозатраты для рецензентов. В России очень мало журналов, для которых престижно рецензировать, так что тут такое естественное ограничение. Если мне пришлют на рецензию рукопись из каких-нибудь «Известий Тмутараканского института языка и литературы», то, наверное, я откажусь. Кстати, на Западе еще делают такие «плюшки»: ИД PLOS, например, публикует каждый год список своих рецензентов (разумеется, не говоря, кто что рецензировал), кому-то приятно себя в этом списке найти.

Модель открытого рецензирования – это очень правильно, на мой взгляд. Открытое рецензирование бывает с публикацией имен рецензентов, а бывает еще и с текстом рецензий. Эта модель пока не особо пошла в массы, минимум журналов пытаются ее воплотить, что жалко. Но, может быть, Россия еще станет тут одним из лидеров. Например, в начале 2018 года представители РИНЦ заявили, что у них в планах ввести для проштрафившихся журналов полную прозрачность процесса рецензирования, в частности с вывешиванием рецензий на сайте. Пожелаем РИНЦ успехов в этом.