— За годы работы в научной журналистике мы заметили тенденцию: у наших ученых нередко выходят статьи, из описанных в которых идей вполне можно сделать стартап. Спрашиваешь у автора, почему он этого не делает. Исследователи отвечают: «Я не умею, я лучше напишу еще одну статью, зачем мне деньги». Наверное, вы с этой ситуацией тоже сталкивались. Какой совет вы бы нам дали: пробовать точечно доносить эту информацию в фонды или институты развития, не обращать на это внимания, еще что-то?
— Неправильно заставлять ученого строить бизнес или компанию. Он теоретик или исследователь, но его основное стремление — это познание, создание знаний, накопление знаний в какой-то проблемной области. В юности же многие мечтают стать учеными, но далеко не все ими становятся. Кто-то теряет интерес, потому что работа ученого — это зачастую проникновение в проблему и ковыряние в ней на протяжении многих лет, длительное накапливание знаний. А в решении реальных проблем эти знания иногда могут быть использованы только через 50 лет. Вопрос в том, эти знания должны быть открытыми, и как это правильно организовать? Это задача и университетов, и других учреждений, например, академических или отраслевых НИИ. Должны проводиться научно-практические конференции. Делать знания открытыми — это и ваша функция, функция СМИ.
Ясно, что должен появиться круг людей, которых я условно называю «инноваторами» (не каждый инженер может быть «инноватором»). Они должны увидеть, как можно использовать и прилагать эти знания для решения какой-то конкретной проблемы. Но эти ребята, инноваторы, решают узкую задачу, например, улучшают механизм перемалывания или гранулирования кофе. Но это не бизнес. Улучшение чего-то не бизнес. Бизнес — это о том, как построить вокруг идеи, решившей какую-то востребованную проблему, востребованные продукты или сервисы, которые будут восприняты рынком, станут конкурентоспособными и так далее.
И тут появляется предприниматель.
И эту цепочку надо каким-то образом замкнуть. Один из способов — говорить об ученом, писать, чтобы его идеи появлялись у инновационных товарищей… Все, что нужно ученому, — деньги на исследования. Он хочет дальше продолжать работу. А откуда эти деньги могут появиться? От государства, от корпораций, от предпринимателей, которые на первичной идее ученого что-то сделали и теперь вкладывают деньги в эту проблему, чтобы исследователь работал дальше.
— То есть про ученых надо рассказывать инноваторам и технологическим предпринимателям?
— Да, проводить практические конференции, говорить: «А давайте порассуждаем на такую-то тему. Что нового в этих знаниях, где их можно применить?»
— А где взять технологических предпринимателей? В идеале — много и собранных в одном месте?
— Предприниматель — это такая «функция», которая есть у человека с рождения или на этапе его формирования как личности. Набор предпринимательских качеств вполне можно описать, можно брать предпринимателя и строить его портрет, но обучить этому зачастую нельзя, если нет соответствующей среды в семье и/или во всех учебных учреждениях, начиная с детского сада. Именно среды, а не отдельных уроков или предметов. Потому что предпринимательство — это принятие быстрого решения в сложной ситуации, и это решение должно быть относительно правильным. Это умение оценить риск. Есть люди, готовые взять на себя риски в том или ином мероприятии, а есть не готовые к такому.
Один из факторов успеха Кремниевой долины — возможность притока и приема предпринимателей; они едут туда, где можно реализоваться, где есть доступ к рынку, где есть доступ к капиталу. Где их взять, этих технологических предпринимателей, когда, согласно исследованиям ВШЭ, в России на 1000 человек 4 предпринимателя, а в США — 72? Можно долго рассуждать и строить планы. Но пример той же Украины, Белоруссии и Балтии показывает, что открытие границ привело к потоку опытных предпринимателей, они двинулись в эти страны со своими знаниями проблем и требований технологического рынка за человеческим ресурсом, за людьми с образованием, за коллективами, способными решить какие-то сложные инженерные задачи, и так далее.
Успех любой индустриальной революции, начиная с первой, определялся наличием нескольких ключевых для этого успеха факторов: законодательных, технологических, капитала и притока предпринимателей. Если брать активную среду в Москве, то это обычно иногородние люди, потому что местные сидят на устоявшихся позициях, у пап-мам, им особенно не надо никуда стремиться. А иногородние приезжают, и им надо себя пробивать. Если вы возьмете первую индустриальную революцию, то увидите, что ее чудо состояло не в двухтактной машине братьев Ползуновых, хотя она была очень хорошей, а в том, что в Англии были приняты правильные законы защиты капитала, был сам капитал — может быть, наследников пиратов, неважно чей. Наличие технологий, наличие людей, которые рванули из войн между католиками и протестантами во Франции в Англию, и из Испании тоже люди бежали от преследований. В итоге получилось сочетание разных взрывных вещей. То же самое произошло в Америке — я говорю о революции электричества и второй индустриальной революции. И в компьютерной индустрии после войны то же самое: поток ученых, предпринимателей и активных людей сделал еще одну революцию.
— То есть нам не хватает чего-то революционного?
Но, если, например, разрешить применять роботов в медицине или в судах (если судей замещать роботами, которые смогут принимать решения на основании свода законов), то это будет революционное движение. Туда, где примут такой закон, устремится куча людей со всего мира, чтобы реализовать свои идеи судебной демократии в справедливых законодательных решениях. Или другой пример: если мы привяжем криптовалюту к рублю, то к нам поедет достаточное количество людей, которые будут развивать другие технологии вокруг этой возможности. Или применить блокчейн для той же медицины или программ социальных льгот, например.
— У нас в стране есть такой документ, «Стратегия научно-технологического развития Российской Федерации». Там описаны семь так называемых больших вызовов, которые стоят перед человечеством в целом и перед нашей страной в частности. Один из них — необходимость освоения пространства: добыча ресурсов, создание транспортной инфраструктуры или, например, выращивание и отлов рыбы в северных морях. Но что на самом деле пока происходит? На бумаге все хорошо и понятно, как должно быть, а на деле ученые знать не знают о том, что надо производить какие-то разработки, чтобы выращивать рыбу. Государство не будет знать, что есть ученые, которые могут в плане рыбы что-то сделать, и поэтому надо к этому подтягивать бизнес, который бы был заинтересован брать эту рыбу и продавать, заместить норвежского лосося или чилийского сибаса, и что для этого нужно всего-то помочь с транспортной инфраструктурой. Такого единого взгляда, как мне кажется, нет, и я не очень понимаю, как он может возникнуть. Поэтому мне кажется, что он должен идти «снизу», а не со стороны государства.
— И да, и нет. Движущая сила любого такого проекта, который будет отвечать на вызов, — один человек, который берет на себя всю ответственность. Выбор этого лидера очень сложен, может, его и придется менять на этом пути, но есть целевая задача, и ее надо держаться. В любом варианте ты набираешь коллектив, который дальше растет, но при этом должна быть куча полномочий и куча возможностей реализовать себя и не быть наказанным за свои ошибки.
Даже если вы обратитесь к советскому опыту, то в СССР был институт генеральных конструкторов. Генеральный конструктор — это было государственное звание, которое человек не только гордо носил, но он входил в особую «касту неприкасаемых», его не могли остановить никакие службы. Этих людей было не так уж много, но это были люди, которые были выбраны тем или иным образом из организаторов, которые могли понять и решить конкретную проблему. Они обосновывали суммы денег, которые были нужны для решения. Под ними возникали институты, возникали направления, по сути, индустрии. Появление электронной индустрии, радиоэлектронной индустрии, космической индустрии, так называемого общего машиностроения, той же ядерной индустрии — такие глобальные задачи можно решать только таким образом.
При всей критике авантюризма Маска он потащил на себе эту функцию, и для меня он идеальный «генеральный конструктор» современности. Так как бы там ни было, все эти люди своего рода авантюристы, у них такой склад ума. У меня был босс и мой учитель — генеральный конструктор Геннадий Яковлевич Гуськов, который меня воспитывал. Он был таким авантюристом.
Он прошел шарашку, в 1953 году получил Сталинскую премию за создание первого радиолокатора для вооруженных сил СССР, в далеком 1961 году был удостоен звания Героя Социалистического Труда за запуск Гагарина в космос, так как он создал наземную систему сопровождения и контроля за космическими объектами. Конечно, ГЯ был человеком авантюристического склада ума, основной его принцип был «Задача, если она выполнима, неинтересна. Если она представляется невыполнимой, значит, надо приложить кучу усилий и знаний для того, чтобы ее реализовать. Результатом будут новые технические решения и технологии». И он сделал эту систему, которую просил Брежнев, — она потом стала спутниковой системой для ГРУ, но, к сожалению, ее не превратили в общедоступную мобильную связь, она осталась закрытой системой. Но тем не менее это было реализовано в 1970-е годы! Для этого был выведен спутник-ретранслятор, который работал на антенно-фазированных решетках, а не на механически-поворотных антеннах. И мобильные средства связи советских ГРУ-шных разведчиков, хотя и были ранцевые, но тоже с плоскими антеннами, они находили спутник-ретранслятор простым сканированием луча. Это была революционная штука, которую американцы сделали на шесть или восемь лет позже.
Главное, что все эти генеральные конструкторы обладали большим набором системных и специальных знаний в своей области, они не были просто авантюристами. Их отбирали по определенным принципам. Мне повезло и поработать, и пообщаться со многими лично: и с Дмитрием Козловым из «ЦСКБ-Прогресс», и Решетневым из НПО ПМ имени Решетнева, и Ковтуненко из НПО имени Лавочкина, и Лозино-Лозинским из НПО «Молния», и Чертоком из НПО «Энергии» и многими другими. Пополнение «свежей крови» тоже происходило особым образом. Мой ГЯ считал, что каждые пять-семь лет человек, который выполнил функцию на уровне главного конструктора, получал дачу, машину, докторскую степень и терял остроту стремления к риску и новому успеху, и, как правило, больше ему ничего не надо было… Поэтому надо было вводить «молодую кровь», которая начинала бы опять генерировать идеи. Это был его метод в советское время. Сейчас можно применять другие методы мотиваций, конечно. В США это реализация «американской мечты». Но по-другому это просто не работает.
— А вы авантюрист?
— В своем роде да. Раньше больше, сегодня, наверное, меньше. Мои друзья вам скажут, что я еще и Ганс Христиан Андерсен!
— А приведите пример какой-нибудь собственной авантюры?
— Все то, что я реализовывал, было авантюрой. Авантюризмом было создание нового поколения компьютеров для космоса с использованием языка ADA как языка программирования, что привело к появлению Национальной компьютерной программы для космоса «Салют 90». Авантюрой было затащить IP-протокол в космос в конце 80-х. Чистый авантюризм — я доказывал, что данные более важны, чем, например, голосовая связь. Я считаю авантюрой даже создание первого прототипа 802.11 (прообраз современного Wi-Fi) в PCMCIA-карте, когда американцы сказали: «Можешь сделать?» Я ответил: «Нет вопросов», хотя мы не понимали, сделаем или нет.
Одно дело — для базовой космической станции, другое дело — в малюсенькой компьютерной карте по стандарту PCMCIA. Мы пошли и сделали, потратили время — в 1993 году появилась реализация. Мы их сделали в 1993 году, это на фиг никому не надо было.
— Чем больше я вас слушаю, тем больше хочется все бросить и создавать компанию. Хочется пообщаться с людьми, за руку привести интересные потенциальные разработки, показать их потенциальным инвесторам, посмотреть вживую, как пойдет…
— Инвестор не пойдет к разработкам, инвестор хочет к предпринимателю, потому что инвестор хочет видеть бизнес. Наша задача — зарабатывать деньги. Мне как человеку интересны исследования, но я хочу видеть бизнес, основанный на результатах исследований.
— Грубо говоря, если я хочу быть предпринимателем, то мне надо взять разработку, самому понять, как она коммерциализируется, и уже с этим идти к инвестору?
— Да, только так. Технологически многие проблемы решаются по-разному. Но меня не интересует только технология, меня интересует бизнес и эффективность этого бизнеса. Чтобы не только красивое технологическое решение, но и его практичность, другими словами, цена и другие показатели выглядели бы очень приемлемо.
Например, был один проект венчурной компании «Русские технологии» (созданная при участии Группы «Альфа», в которую я был привлечен для построения информационно технологической практики и поэтому наблюдал за процессом со стороны). Российский «инноватор» изобрел уникальный электродвигатель, который размещался прямо на колесе. Все было бы хорошо, только там надо было менять щеточки на моторчике, и для этого нужно было демонтировать двигатель с колеса. И при всей уникальности и эффективности самого двигателя его практическое использование было затруднено.
— Они бесполезны?
— Я бы так не сказал. Наша беда в том, что мы не знаем хорошо современных технологических производств. Это одна из проблем российских прикладных ученых: они плохо знают мировую производственную технологию. И когда что-то изобретают, то есть превращают знания в инновацию, они ориентируются на несуществующее или уникальное производственное оборудование или оснастку, и, чтобы организовать производство, надо выстроить еще целый завод по производству оборудования и оснастки…
— …то, что в советское время было реализуемо.
— На чем и «загнулся» СССР. Потому что строили уникальные технические решения, которые заставляли, по сути дела, создавать шлейф уникальных производств. А одной взятой стране и тогда и сегодня без международной интеграции просто это не сделать без огромного рынка. Такая вот история.
Подписывайтесь на InScience.News в социальных сетях: ВКонтакте, Telegram, Одноклассники.
