1.Нередко можно слышать, что для того или иного языка лучше подходит кириллица или латиница. Так говорить неверно: не бывает латиницы «вообще» — только конкретные алфавиты и их решения по передаче звуков языка и облику букв (диакритика вроде š или диграфы вроде sh). Кстати, к второпях спроектированным в 1930-е годы кириллическим алфавитам народов СССР у лингвистов всегда было очень много претензий, но не из-за кириллицы как таковой, а из-за избытка ненужных букв и неточной во многих языках передачи звуков.

2.До нового и новейшего времени язык обретал или менял письменность не из-за централизованной языковой политики, а в значительной мере стихийно. Успех или выживание письменности зависели главным образом от экстралингвистических факторов, причем не столько политических, сколько культурных и религиозных. Это выражалось в престижности и авторитетности корпуса текстов, созданных на том или ином алфавите.

Ситуация радикально изменилась в XIX-XX вв., когда в ходе национальных движений набрала силу идея литературного языка, воплощающего «дух народа». Язык попал в сферу интересов государства. Отсюда стремление новой власти взять под контроль письменность — и сделать ее инструментом «прогресса», «борьбы с отсталостью», «культурной революции». Турецкий, советский, вьетнамский опыт перехода на латиницу всегда происходил с целью отрезать народ от традиционной культуры с ее религией и письменностью, чтобы старые книги, грубо говоря, никто не мог прочесть. Но насколько эта задача актуальна в XXI веке?

3.Язык — не только грамматика с фонетикой, но и письменность — всегда по умолчанию очень инерционная и консервативная система. Он намного меньше поддается управлению по указу сверху, чем юридическая или даже экономическая сфера. Указ подписать легко, а как на деле пойдет переход и переучивание, неизвестно. Кроме того, вопрос о смене алфавита почти всегда ставится не лингвистами и не исходя из проблем с письменностью. Это удел интеллектуалов и власти, которую они смогли убедить.

Обычные аргументы за и против: «интеграция в мировое сообщество», «отход от русскоязычного мира», «турецкая экспансия», «кириллица не соответствует звуковому ряду казахского языка», «такова воля народа». Но главное — политизация языка предполагает его «деакадемизацию», то есть язык выводится за пределы юрисдикции профессионального сообщества, из области долгих, осторожных и вдумчивых реформ, требующих особой компетенции, в сферу лозунгов и ярких символических действий. Ученые, втягиваясь в это чуждое им пространство спора, оказываются в роли авторитетов, выносящих свой вердикт в публицистическом дискурсе.

Их решение, опирающееся лишь на лингвистический здравый смысл (а не на выстроенную систему доказательств) и память о прошлом опыте реформ, обычно оказывается консервативным. «Смена алфавита, который уже много десятилетий используется разными народами, может привести к целому ряду негативных последствий: разрушению сложившихся за эти десятилетия культурно-языковых традиций, массовой неграмотности, огромным материальным затратам. С научной точки зрения переход на другие системы письма мало оправдан» (Михальченко В.Ю. Языковые проблемы Содружества независимых государств // Язык в контексте общественного развития. — М.. 1994. — С. 23-24.).

4.В свете происходящего стоит обратиться к опыту Узбекистана, где смена алфавита (с кирилло- на латинографический) была утверждена на государственном уровне в 1993-1995 гг. Я работал там в 2002-2004 гг., и мне, как внешнему наблюдателю, не было необходимости судить о целесообразности реформы. Я мог просто заниматься анализом языковых практик.

Принятый 2 сентября 1993 года закон «О введении узбекского алфавита, основанного на латинской графике», по своему духу и букве был вполне советским: новации вводились в директивном порядке, широким фронтом, а решение, принятое келейно, преподносилось как шаг навстречу «пожеланиям широкой общественности». Дальше заработала логика постмодерна: логика разрывов, исключений, противоречий. Например, между риторикой латинизаторского проекта, принятого властью в своих конъюнктурных целях, и половинчатостью его реализации (у постсоветских государств нет ни ресурсов, ни амбиций сталинского). Или: Ташкент, в отличие от Кремля, не всегда может влиять в этом вопросе на узбеков, проживающих вне Узбекистана, а также на казахов республики. Или: взрослых не переучивают, поскольку это трудоемко, и в печатных изданиях латиница функционирует не как самостоятельный алфавит, а как знак лояльности к власти (в названиях газет и заголовках статей).

С одной стороны, мрачные предостережения об отрыве от традиции, тотальной нехватке литературы и «хаосе в головах», судя по словам местных языковедов и педагогов, сбываются. Например, относительно молодого поколения узбекистанцев, обучающихся родному языку на латинском алфавите. С другой стороны, новая графика необычайно ожила в виртуальной среде, где тексты переводятся на латиницу одним щелчком мыши. Зачастую там даже удобнее пользоваться малоудачными лингвистически графемами "õ" или "ğ" (после реформы новой узбекской графики — o' и g'), чем лезть в таблицу символов за специфическими значками "ў" или "ғ". Однако Сети невозможно силой навязать государственную письменность или государственный язык. Воссоздается древняя ситуация стихийной культурной конкуренции, и сторонникам латиницы для успеха своего проекта в Интернете необходимо разработать заметное число популярных сайтов, на которые люди все равно будут заходить, невзирая на некоторые коммуникативные неудобства.

5.Последнее. Мое личное мнение: вводить новый алфавит легко, а потери от этого шага для людей минимальны при условии неграмотности населения. Чем меньше грамотных и чем меньше книг на «старом» алфавите, тем проще ввести новый. Но это явно не случай Казахстана. То есть затраты (временные и финансовые) на латинизацию будут огромны, разрыв между поколениями и отрыв молодежи, которая будет получать образование на текстах в новой графике, от всего огромного корпуса текстов на казахской кириллице также огромен. При этом это частное мнение лингвиста из другой страны: если решение принято и одобрено казахским народом, это его право и ответственность. А негативные последствия всегда можно смягчить.