— Мадрудин Шамсудинович, вы специалист в области экстремальной психологии и психологической травмы. В воскресенье в Сочи потерпел крушение самолет Министерства обороны, погибло более 90 человек. Расскажите, как строится работа психологов с людьми, чьи родственники стали жертвами подобных трагедий?

— Говоря о психологической помощи при утрате близкого человека, нужно выделить три стадии. Первая стадия связана с самим инцидентом. Она начинается, когда появляется информация о событии и, если речь идет о смерти, завершается после похорон. То есть она начинается со встречи с событием и заканчивается расставанием с умершим. В этот период мы имеем дело не только и не столько с психологическими переживаниями, с которыми обычно имеют дело психологи, но с ритуалами, определенными сценариями, социальными стереотипами и шаблонами скорби и траура. Социальные ритуалы траура важны для первого этапа переживания утраты.

Вторая стадия представляет собой переходную фазу, когда человек оказался в ситуации перед фактом, что близкий ушел и нужно жить теперь без него. На третьей стадии человек может погрузиться в горе, переживать, но продолжать действовать более-менее адаптивно и эффективно. Основные проблемы, составляющие предмет психологической работы возникают именно в третий период, обычно через 30-40 дней после утраты. Именно на этом этапе и начинается настоящая психологическая работа. Здесь может возникнуть осложненное или аномальное горе.

Когда речь идет о катастрофах, социальных катаклизмах, подчеркну, что существует личное горе родственников погибших и мощный отклик на это событие у широких слоев населения, психологи работают только на первом этапе переживания горя. Родственникам приходится сталкиваться с достаточно сложными процессами встречи и расставания с усопшим. И тут речь идет не о психологической помощи в смысле консультирования и психотерапии. Горе начинает работать отсрочено. На первом этапе мы сталкиваемся с психологическим шоком и критической мобилизацией человеческой психики. Люди впадают в панику. На этой стадии психологи прежде всего участвуют в информировании родственников и близких. Второй аспект связан с сопровождением поездок и встречей родственников. Третий момент связан с идентификацией и опознанием погибших. Поэтому социально-психологическая помощь и поддержка заключается в том, чтобы быть рядом, помогать ориентироваться в ситуации и решать задачи, если человеку плохо, звать врача, давать лекарства. Люди находятся в подвешенном состоянии, поэтому работа психолога заключается в том, чтобы их сопровождать. Психолог оказывает социально-психологическую поддержку, помогает ориентироваться и решает определенные социальные задачи. Он присутствует при тяжелейшей процедуре опознания, а также сопровождает людей в ритуалах, связанных с прощанием с умершим.

Таким образом у психолога две основные задачи. Первая — это соучастие, сопричастие, отклик, внимание к человеку. При этом помощь должна быть несколько дистанциированной, чтобы не лишать человека собственной воли и собственной позиции. Вторая — организационно-управленческая деятельность, поскольку потерявший близкого находится в шоковом состоянии, ухудшается его способность управлять своей жизненной ситуацией. Он либо ведет себя заторможенно, механизированно и роботообразно, либо он ажитирован, суетится, делает много ненужных движений. В этой ситуации нужен другой человек, который будет как бы опекать, сопровождать.

В первую стадию примерно 30% тех, кто сталкивается с подобным несчастьем, особенно с травматическим горем, переживает ужасные последствия столкновения с моментом смерти. Родственники очень сильно страдают, представляя, что чувствовали их родные в момент катастрофы. Такие явления могут привести к острым реакциям. Это можно быть сразу или в течение двух-трех часов. Человеку, находящемуся в подобном состоянии, может потребоваться различная помощь, задача психолога — быстро реагировать на это. Могут возникнуть проблемы с питанием, ситуации, за которыми человек уже не может следить сам, он плохо понимает, что ему надо делать. Также надо отслеживать возникновение различных негативных медицинских проблем, связанных с нарушениями функционирования органов, сердечно-сосудистыми заболеваниями, кризами и так далее. Раннее распознавание возможных проблем необходимо для предотвращения критических моментов.

— Правильно ли я понимаю, что на первом этапе, этапе острого горя, главная задача психолога состоит в том, чтобы оказывать организационную поддержку, сопровождение? То есть речь о консультациях, психотерапевтических беседах не идет?

— Именно. Говоря о психологической помощи, следует иметь в виду, что она выходит далеко за рамки консультирования. Поэтому ситуации первичной работы, экстренной и экстремальной работы, кризисный менеджмент, кризисная интервенция, вмешательство не предполагают консультирования. Человек может находиться в остром состоянии ажитированности либо крайней заторможенности и оцепенения, он не способен выразить переживания, символизировать, прорабатывать свое состояние. Он плохо осознает и отражает, что с ним происходит. Работа психологов и психотерапевтов связана с тем, чтобы человек отражал и символизировал то, что с ним происходит. Но он не воспринимает происходящее, он еще не созрел до отражения этого состояния.

За рубежом были попытки терапевтической работы на первой стадии. Но результаты исследований показывают низкую эффективность. Через некоторое время, когда возникает реакция горя, у тех, кому оказывали подобную помощь, и тех, кому ее не оказывали, разницы в отсроченной реакции нет. На первом этапе у людей наблюдается деперсонализация, дереализация, они плохо воспринимают, что это произошло с ними, не понимают, где находятся, поэтому от терапии на этом этапе нет эффекта.

Помимо этого, во всем мире на первой стадии работы после катастрофы взаимодействуют разные ведомства: судебные, врачебные, подразделения чрезвычайных ситуаций. Зачастую это взаимодействие оказывается проблематичным. В России это различные подразделения МЧС, Центр психиатрии и наркологии имени В.П. Сербского, Московская служба психологической помощи населению и другие.

— Как строится психологическая работа после первого этапа, когда заканчиваются психологический шок и этап острого горя?

— В этот момент начинаются главные проблемы с переживанием горя. Человек попадает в ситуацию, находящуюся вне ведомственного контроля. Он уже не соприкасается с теми службами, которые работали раньше. Об этой проблеме впервые серьезно заговорили в 1940-х годах. О переживших утрату людях становилось известно через месяцы, когда они уже впадали в фазу острого горя и обращались в госпитали. Сейчас люди обращаются к врачам-психотерапевтам, в психологические консультации, центры, существуют некие устоявшиеся шаблоны в работе. Но в нашей стране до сих пор нет закона, который регламентирует эту деятельность.

Предполагается, что с человеком надо обязательно говорить, чтобы он много рассказывал, разговаривал, вспоминал, делился своими эмоциями. Считается, что чем больше он говорит и чем больше он плачет, тем лучше. Но это не соответствует современным психологическим представлениям. Человека может охватить «мысленная жвачка», в психологии она называется руминацией, и тогда станет еще хуже. Если он постоянно плачет, то может произойти фиксация на негативных переживаниях. Современные подходы ставят вопрос о мере и степени погружения в переживание негативных эмоций и их проговаривание. К сожалению, в СМИ и интернете вы найдете чаще всего информацию о том, что горе надо «выплакать».

— Как, если можно в подобной ситуации так выразиться, правильно, с точки зрения психологии, переживать горе?

— Есть два процесса, которым человек должен следовать. Во-первых, процесс конфронтации с ситуацией утраты. Человек не должен избегать того, что произошло, он должен понимать, переживать и прорабатывать опыт своей жизни. Психологи часто забывают, что человек с подобной ситуацией раньше не сталкивался, у него нет опыта и он должен выработать свое отношение к происходящему. Во-вторых, человек должен сохранять связь с ушедшим. Ему нужно принять факт утраты, идти по направлению разрыва связи и продолжать жить без умершего.

Обычно психологи настаивают на первом аспекте, что нужно разорвать связь. Религиозные и мировоззренческие подходы, наоборот, говорят о памятовании. Мы настаиваем на том, что человек должен одновременно пройти процесс принятия того факта, что близкого в мире больше нет, с ним больше невозможно встретиться. С другой стороны, научиться принимать его уже по-другому, как ушедшего, но с теплыми воспоминаниями. Если человек не может справиться с ситуацией и образ ушедшего постоянно возникает непроизвольно, нужна психологическая помощь. Нужно научиться не бояться вспоминать об умершем, думая о том, что он завершил свою жизнь в мире и находится в уcпокоении.

По сути, человек никогда не сможет освободиться от утраты, он никогда не сможет с этим примириться. Даже Зигмунд Фрейд, придерживавшийся мнения, что нужно разрывать связи с образом, когда потерял внучку, писал, что в его душе черная дыра и он никогда не сможет избавиться от нее. Поэтому мы говорим: надо научиться жить без ушедшего, психологически похоронить его, расстаться с ним. С другой стороны, создать новый образ, произвольно дистанцируясь от него, сохранять теплые воспоминания.

— Сколько длится процесс переживания горя до, условно говоря, полной реабилитации?

— Обычно первичная адаптация длится год. После переживший утрату начинает интегрироваться, входить в окружающий мир, чувствовать к нему интерес. Полная адаптация, более или менее эффективное функционирование, восстановление жизненных ценностей, по мнению специалистов, занимает два-три года. Хотя некоторые могут переживать горе четыре-пять лет и, возможно, больше у отдельных людей.

— Как должны вести себя люди, которые находятся рядом с тем, кто потерял близкого?

— Есть две крайние позиции, которые определяют, что мы не должны делать. Первое — это опекать и окутывать своей любовью, то есть крайняя аффилиация, или слияние с горюющим. С другой стороны, нельзя делать вид, что ничего не происходит, игнорировать факт потери близкого, думать, что если не напоминать человеку об утрате и отвлекать его другими делами, это хорошо.

Лучше всего заботиться о таком человеке, принимать его, поддерживать его самостоятельность, давать ему возможность оставаться наедине с самим собой. При этом уход в деятельность и активность не должны стать способом игнорирования проблемы. Необходимо сочетание активности и в то же время понимание границ помощи и сопереживания.

— Вы упомянули, что столкнувшийся с утратой человек очень быстро выходит из-под контроля ведомств. Может ли он обратиться в какую-то бесплатную психологическую консультацию за помощью?

— У нас есть одна, по сути, вневедомственная организация — это Московская служба психологической помощи населению. Они оказывают бесплатную помощь, это очень расчлененная структура, но у нее есть определенные ограничения. Прием регламентирован пятью встречами с клиентом. В острых и сложных ситуациях консультации могут продлить до десяти встреч, иногда и больше. Наша кафедра (совместно с другими кафедрами) создала и реализовала программу по профессиональной переподготовке специалистов этой службы.

— Получается, что люди должны сами искать психологов? Куда они могут обратиться?

— Чаще всего люди обращаются в частные центры. При медицинских учреждениях подобная психологическая работа поставлена очень плохо. Образовательные организации в основном решают задачи обучения специалистов-консультантов, а не оказания помощи. В свое время мы создали Учебно-научный центр психологической помощи при нашем факультете, но не смогли развернуть его. Были проблемы, связанные с финансированием и юридическими основаниями деятельности Центра. Поэтому, как правило, центры при университетах занимаются либо студентами, либо подключены к работе на первой стадии — стадии инцидента и экстремальной помощи.

— Если посмотреть новости, то, как только что-то случается, на место катастрофы направляют бригады медиков и психологов. Складывается впечатление, что с психологической помощью в стране все в порядке.

— Да, это говорят. В России увеличилось количество психологов, в том числе предлагающих помощь на коммерческих условиях, но нет ни контроля ситуации, ни оценки, ни супервизии. Хороших специалистов все равно очень мало. В следующем году, вероятно, будет принят федеральный закон о психологической помощи, и, возможно, ситуация улучшится.

— Работая с людьми, пережившими утрату, психологи должны постоянно проявлять сопереживание, эмпатию, поддерживать. Как они сами меняются, когда постоянно сталкиваются с чужим горем?

— Мы наблюдали и оценивали состояние группы специалистов, которые работают более десяти лет. С первого взгляда мы видим, насколько они перегружены и утомлены. Есть и специалисты, переживающие состояние индуцированной или вторичной психологической травмы. В таком состоянии психологи должны сами пройти так называемый дебрифинг. Это работа проводится с психологами для их восстановления и освобождения от травмирующих переживаний. Специалисты находятся в двух состояниях. Либо они отгораживаются от проблем другого человека и выполняют работу механически, происходит маргинализация их личности. Либо они находятся в травмированном, напряженно-раздраженном состоянии. Чаще всего это аффективно-агрессивный синдром. В той же Московской службе психологической помощи пытаются ввести так называемую интервизию. Собираются специалисты и обсуждают не только проблемы своих клиентов, но и свои собственные переживания относительно клиентов и организации деятельности. Это организация межведомственной работы, горизонтально-вертикальной работы в самих психологических службах. Хотя, конечно, есть и специалисты, которые более-менее адаптируются.