Сразу было очевидно, что поставленная задача невыполнима

— Недавно заместитель министра образования и науки Людмила Огородова заявила, что российские университеты медленно продвигаются в институциональных рейтингах. Почему так происходит?

— Если смотреть на общую динамику с 2005 года, российские университеты продвигаются в глобальных рейтингах очень даже неплохо. По сравнению с рядом стран рейтинговая гонка у нас началась с небольшим опозданием. На мой взгляд, неважно, выполняют или не выполняют университеты майские указы 2012 года. Мы еще с Дмитрием Ливановым летом 2012 года обсуждали эту тему — сразу было очевидно, что поставленная задача невыполнима.

Изначально речь шла только о глобальных рейтингах, а не о предметных. Ни один из входящих сейчас в топ-100 лучших университетов мира не начинал с позиций ниже топ-300. Для российских университетов ситуация несколько иная. На 2012 год МГУ и СПбГУ были единственными российскими университетами в пределах топ-300. За семилетний период совершить рывок в таком объеме технически невозможно, сколько бы денег ни вкладывалось. Возможно, если бы все фонды проекта «5-100» вкладывались в один университет, шансы на его успех были бы повышены. Но это скорее теория, чем практическая рекомендация.

Лично я не согласна с оценкой результатов. На мой взгляд, динамика очень положительная. Можно видеть, что проект «5-100» оказывает влияние не только на участвующие в нем университеты, но и на все университеты, вовлеченные в интернационализацию и повышение международной узнаваемости. Российские вузы стали заниматься элементарными гигиеническими вопросами, которые во всем мире решены уже давно. Это и наличие приличного сайта университета, и налаженная структура коммуникаций с внешним миром, научные публикации на английском языке, связь с собственными выпускниками и работодателями. До недавнего времени все это шло спонтанно и во многом благодаря отдельным энтузиастам.

В 2016 году все университеты программы «5-100» за исключением одного показали положительную динамику.

— Чем тогда можно объяснить негативную оценку динамики, которую дало Минобрнауки?

— Возможно, недостаточной информированностью. Надо более детально изучить, как работают глобальные рейтинги, посмотреть на примеры Китая, Индии и Австралии. Надо сравнить бюджеты на развитие университетов в тех странах, которые демонстрируют прорывные результаты. Так что для России результаты в глобальном рейтинге более чем положительные.

Недостаточно улучшаться относительно самих себя

— За счет чего можно было бы еще улучшить результаты? Какие рекомендации вы бы дали вузам?

— В топ-100 в ближайшие пару лет не попадет пять российских вузов. Единственный университет, у которого, на мой взгляд, есть шанс оказаться в районе 150-го места, — это Новосибирский государственный университет. Если они сохранят динамику, а министерство не только поможет им финансово, но и минимизирует бюрократические процессы, чтобы больше времени оставалось на науку и развитие университета, НГУ сможет войти в топ-150 или топ-200 через несколько лет.

Нужно отдавать себе отчет, что движение от 700-го места к 500-му может проходить в вузе достаточно динамично. Но чем ближе к верхушке, тем более концентрированной становится борьба за повышение на одно место и даже за то, чтобы остаться на своем месте.

Рейтинг — это динамичная система, каждый год критерии меняются относительно лучшего результата на год анализа. То, что было самым лучшим в 2012 году, совсем не то же, что было самым лучшим в 2014 или 2016 году. Например, в прошлом году, если взять средний результат по топ-400 университетов, стандартное соотношение доли иностранных сотрудников было на уровне 22,4%, в этом году средний результат доли иностранных преподавателей в топ-400 по миру 23,2%. Изменение практически на процент за год — это очень серьезное изменение.

Университеты удивляются: «Как же так, мы улучшили свои результаты относительно прошлого года и в итоге движемся вниз?» Это означает, что темпы их изменений ниже среднемировых улучшений по этому показателю. Поэтому недостаточно улучшаться относительно самих себя. Необходимо мониторить, что происходит в мире, и ориентироваться на общемировые тенденции, а не только на ситуацию внутри университета или внутри страны.

Если отвечать на вопрос, как помочь российским вузам улучшить свои позиции в рейтинге, то для каждого вуза рекомендации будут индивидуальными.

— Тем не менее есть что-то общее, что можно порекомендовать всем?

— Есть три показателя, в которых российские университеты слабее ведущих университетов Западной Европы, Северной Америки, Австралии и отчасти Китая.

Первый показатель — наукометрический. Научное сообщество осознало, зачем нужно публиковаться в англоязычных журналах. Конечно, ряд предметов, например особенности славянских языков, интересны только ограниченному кругу специалистов и мало кто будет читать об этом на английском. В большинстве предметов мировое сообществ с интересом следит за исследованиями в России, но у нас результаты по публикациям на английском еще даже не на среднем общемировом уровне. И тот факт, что из года в год российские университеты улучшают этот показатель, очень позитивен. Это нужно поддерживать.

В России очень часто не разделяют ученого и преподавателя. Как правило, у каждого сотрудника есть и аудиторные часы, и методические работы, и исследования. Если же посмотреть на организацию работы в успешных университетах, то очень часто у ученых, которые трудятся на благо вуза, аудиторная и административная нагрузка минимальна. Их задача — генерировать новые знания, которые будут продвигать бренд университета в мире. Их задача — сотрудничать с другими университетами, обучать аспирантов. Довольно часто случается, что профессор заявляется на курс и половину часов этот курс ведут его аспиранты. И это абсолютно нормальная ситуация, поскольку университет расставляет приоритеты правильным образом. Ученый занимается наукой, а преподаватель преподает.

Если вы посмотрите на список журналов, удаленных из базы данных Scopus из-за явного хищничества, то увидите, что большинство стран, которые в этих журналах публикуются, — это страны бывшего СССР, в первую очередь Россия и Казахстан.

Второй показатель — международная узнаваемость среди академического сообщества. Если говорить про глобальные рейтинги, то 40% оценки у нас падает на репутацию среди академического сообщества. За последние годы российские вузы значительно улучшили свои результаты, особенно в академической части. Каждый год мы отслеживаем попытки манипулировать результатами, когда создаются неестественные пики голосований за определенный вуз. Но в целом российские ученые начинают лучше понимать ценность профессиональных контактов.

Раньше ученый съездил на конференцию, привез пачку визиток, положил на стол и забыл. Сейчас люди стали отдавать себе отчет, что съездили на конференцию за счет университета, соответственно, должны что-то полезное сделать. Университеты начинают создавать систему, куда вводятся профессиональные контакты, с ними взаимодействуют в течение года, общаются. Это отчасти обеспечивает рост академической узнаваемости.

Третий показатель — репутация среди работодателей. И с ней пока похуже. У российских университетов, как правило, не налажены формальные связи с компаниями. Университет занимается студентом, но, как только он выпустился, все заканчивается. Например, со мной вуз, который я заканчивала, связался через десять лет после выпуска, да и то, подозреваю, только благодаря тому, где я работаю, а не потому, что я им интересна как выпускница.

Если бы наши университеты научились работать с выпускниками как с еще одной частью своей капитализации, это бы очень сильно им помогло и во взаимоотношениях с работодателями, и в трудоустройстве выпускников, и в профориентации студентов, и в собственном пиаре и наборе новых студентов. У нас очень небольшое количество университетов это практикует. Если посмотреть отчеты Google по уровню доверия современных пользователей разным источникам информации, то это не сайты университетов и не сайты рейтингов или СМИ. Это сарафанное радио и личные рекомендации людей. Хочется верить, что в ближайшем будущем у нас это поймут и начнут использовать во благо вуза.

Выбор часто идет в пользу международного диплома

— Изменилась ли узнаваемость российских университетов в связи с проектом «5-100»?

Да, в мире узнали, что, помимо МГУ, в России есть еще и другие университеты. Изменился уровень информированности. У нас раньше не было продвижения страны как study and research destination. В Британии есть British Council, в Австралии, где образование является третьей статьей национального дохода по объему, есть объединение университетов, которое целенаправленно занимается популяризацией страны как места, где стоит получать образование.

Отчасти проект «5-100» взял на себя функцию популяризации российского образования в целом. От Россотрудничества, на которые я возлагала надежды, в том же Лондоне, кроме концертов, я ничего не вижу. Хотя в Великобритании проживает полмиллиона выходцев из стран бывшего СССР, и бакалавриат в российских вузах, особенно специализирующихся на естественных и технических науках, вполне мог бы быть перспективен и интересен.

— Вырос ли интерес иностранцев к обучению в России?

На сайты российских университетов приходится большой объем трафика из России. И это позитивная тенденция. Российским вузам сегодня приходится гораздо сложнее, чем 20 лет назад. Во многом выросла информированность молодежи. На сегодняшний день будущие студенты осознают, что поступить в Германию или Китай не такая уж большая проблема.

Поэтому сейчас российские университеты конкурируют не только между собой, но и с международными университетами. Образование в Германии может оказаться дешевле, чем в России. И для многих людей это важный фактор при принятии решения. Даже если мы выбираем университеты с равной платой, то диплом того же чешского университета более признаваем на международной арене, чем российский диплом. Поэтому выбор часто идет в пользу международного диплома.

— Многие эксперты, в частности те, кто разрабатывает рейтинг МГУ «Три миссии университета», высказывают мнение, что рейтинги QS и THE заточены под американские и европейские вузы, а российские университеты особые. И поэтому они из-за своей «особости» в глобальных рейтингах плохо представлены. Что вы об этом думаете?

— Когда мы разговаривали с ректором МГУ в 2009 году, он нам уже тогда говорил, что у нас в QS все неправильно. Как вы оцениваете элемент «количество студентов-победителей олимпиад», спрашивал Виктор Садовничий.

Если создавать международный рейтинг, то используемые критерии должны работать в любой точке мира. У вас должна быть возможность собрать достоверную информацию, проверить ее. Введение любого индикатора, который априори будет более благоприятен в какой-то одной стране, нивелирует идею объективности.

Что касается рейтинга «Три миссии университета», мне пока сложно его оценить. В любом случае, создание собственного рейтинга позволяет университету заняться самопознанием и сделать какие-то полезные выводы. С другой стороны, когда рейтингов становится все больше и больше, у людей не остается времени на то, чтобы заниматься чем-то еще.

Что же касается мнения, что THE и QS заточены под англосаксонскую систему образования, я полагаю, что в первую очередь это аргумент против использования Scopus. Вроде как есть РИНЦ и надо использовать его. Но если мы используем РИНЦ, то в каждой из более чем 150 стран мира, где мы работаем, мы должны включить национальные базы мониторинга научной деятельности, чтобы обеспечить всем равные условия, что едва ли осуществимо.

— Еще один вопрос про рейтинг МГУ. Одна из миссий у них заявлена как «университет и общество». Авторы утверждают, что будет оцениваться влияние университета на регион. Насколько вообще это можно объективно измерить?

— Не могу пока комментировать показатели в рейтинге МГУ. Но если измерять то же влияние университета на регион, то мы бы, вероятно, учитывали следующее. Во-первых, долю выпускников, которые остались работать в пределах города и региона. Это создание качественной рабочей силы. Во-вторых, мы смотрели бы на количество предприятий и компаний, которые выпускники запустили в течение 15-20 лет по окончании университета и которые существовали бы более пяти лет. В-третьих, наличие благотворительных программ и программ соцподдержки, которые инициируют или разделяют университет, его выпускники и сотрудники. В-четвертых, мы бы учитывали объекты общественного пользования, находящиеся на балансе университета. Это могут быть клиники, электростанции и т. д. Но реально проверить все эти элементы в каком-нибудь удаленном монгольском городе, где есть университет, участвующий в рейтинге, достаточно сложно. Так что этот показатель безусловно интересный, но не измеряемый в глобальном масштабе.