Взгляды участников на причины сложившейся ситуации оказались довольно разными. Позиция Кулешовой — отсутствие социального запроса на науку и образование: элита в современной России, сказала она, создается вовсе не из научного сообщества. При желании кандидатом наук можно сделать кого угодно, дипломы больше ничего не значат, и это цементирует псевдосреду. Ученым приходится в нее встраиваться, но преимущество при том, что наука оценивается по формальным показателям, получают «симуляторы» научной деятельности. Тот, кто может без зазрения совести сделать из одной статьи 50 и опубликовать их в разных журналах, покажет публикационную активность гораздо выше, чем честный ученый. В результате наука как область деятельности мутирует, и вот уже, по одному из примеров Кулешовой, студенты даже в ВШЭ считают, что хорошая научная статья — та, что обходит проверку «Антиплагиатом».

В защиту своих студентов, по опыту общения с которыми Кулешова сделала такой вывод, выступил заместитель декана факультета коммуникаций ВШЭ Илья Кирия. Он считает, что студентам на прикладных, особенно связанных с медиа, направлениях трудно разобраться, что допустимо и что нет в подготовке научных текстов, потому что в журналистской работе рерайт для них — норма. Влиять на ситуацию помогают суровые дисциплинарные меры. Нарушения научной этики сложившимися учеными, с его точки зрения, могут быть результатом развития «герметичных сообществ» в отечественной гуманитарной науке в предыдущие десятилетия. Поступив в вуз, студент вырастал в преподавателя внутри его стен: поступал в аспирантуру тут же, публиковался в собственных журналах вуза, защищался в местном диссовете. Не всегда это приводило к плохим результатам, так родились и значимые научные школы, отметил Кирия: «Есть ряд герметичных сообществ, которые сформировались как очень качественные, потому что внутренние системы контроля формировались с жесткими механизмами». Но большинство выходцев из таких сообществ не видят необходимости соизмерять свои практики с этическими представлениями о нормах цитирования и самоцитирования и т. д. Впрочем, продолжил Кирия, это проблема не только отечественной науки: повсюду есть узкие области исследований, количество специалистов в которых настолько мало, что почти неизбежно формируются научные «клики» и «банды».

Несколько других причин «нормализации» неэтичных публикационных практик среди российских гуманитариев назвал доцент кафедры кино и цифровой культуры Университета Лидса и главный редактор The Garage Journal Влад Струков. Он сравнил российскую научную среду с англо-американской, в которой работает в последние годы, и отметил, что коллеги в России почти никогда не говорят о плагиате идей, а только о заимствованиях уже опубликованного текста. По опыту работы в США и Великобритании Струков считает, что студентов в университетах этих стран с самого начала обучают как участников процесса порождения новых идей. В итоге они привыкают вести себя достаточно осторожно именно в отношении к чужим мыслям, потому проблема некорректного цитирования конкретных словесных выражений отходит на второй план. Еще одна причина, почему проблема плагиата заметнее в России, — отсутствие, с точки зрения Струкова, открытых профессиональных сообществ, в которых статус зависит от репутации.

Общей точки зрения, как нужно бороться с нарушениями публикационной этики и насколько масштабный поворот научной политики для этого нужен, в обсуждении не сложилось. В одном Струков поддержал позицию Кулешовой: оценка науки по количественным показателям снижает внимание самих авторов к качеству исследования, — и отметил, что считает удачной сложившуюся в Великобритании систему экспертной оценки научных результатов Research Excellence Framework (REF). Коллегиальная оценка, с его точки зрения, не создает «прессинга» по количеству научных публикаций. Однако, напомнила Кулешова, публикационное давление в британских университетах все равно есть — хотя бы на уровне «эффективных контрактов» в университетах. Илья Кирия поспорил со Струковым с другой стороны: любая «человеческая» оценка не по количественным показателям тоже может оказаться формальной. В пример он привел «ритуальное» рецензирование работ в узких междисциплинарных областях науки, когда рецензент на самом деле не владеет темой оцениваемой работы и делает замечания только потому, что этого от него ждет редакция. Струков парировал: да, ученый не всегда может рассчитывать, что его работу прочитает профессионал с таким же научным багажом, потому в англо-американском сообществе гуманитариям приходится писать научные работы по-другому. Нужно ясно описывать свой вклад в область, пояснять, какой шаг в приращении научных идей ты делаешь в этой работе, уже в первых ее абзацах.

Впрочем, о перестройке подходов к содержанию научных работ российских ученых-гуманитариев по зарубежным образцам речи не шло. Идеальных систем оценки научных результатов сейчас не существует, заметил Кирия. Студентов можно заставить писать честные курсовые и дипломы, пользуясь дисциплинарными механизмами, но с преподавателями уже сложнее — нет общего понимания, что считать измерением академического результата, какими методами подсчитывать самоцитирование, какие объемы цитирования допустимы. Добиться честности тут нельзя, считает он, не преодолев «проблему недоверия» научным коллективам со стороны управляющих органов. И отчасти вопрос в том, готовы ли научные коллективы взять на себя обязательства и ответственность.

Раз приходится действовать в рамках неидеальных систем оценки, нужно каким-то образом задействовать репутационные механизмы, отметила редактор The Garage Journal, сооснователь Лаборатории публичной истории и модератор круглого стола Екатерина Суверина. С ее точки зрения, даже без серьезных изменений научной политики можно предотвращать фальсификации в науке и повышать качество публикаций — через создание гражданских ассоциаций, таких как Совет по этике АНРИ. Опыт последнего года работы Совета, подчеркнула Кулешова, показывает, что у таких объединений есть реальные рычаги влияния. До 2017 года статьи с выявленным плагиатом и фальсификациями из российских журналов вообще не отзывались. В прошлом году благодаря включению в Совет представителей баз научного цитирования на журналы, сохранявшие в своих архивах сфальсифицированные статьи, нашлась управа: около 300 таких изданий исключили из Российского индекса научного цитирования. Другие журналы по рекомендациям АНРИ перестроили свою редакционную работу, отозвали часть статей, обновили практику рецензирования. Ситуация меняется, и в этом есть определенные основания для оптимизма.

Тем не менее Совет по этике научных публикаций АНРИ и Комиссия РАН по противодействию фальсификации научных исследований остаются объединениями заинтересованных ученых, редакторов и издателей, и многие аспекты их деятельности (например, практика отзыва из журналов статей с подтвержденными экспертизой нарушениями) не легитимизированы Министерством науки и высшего образования. Одну из причин этого Кулешова видит в «привычке молчать», когда ученые сознательно замалчивают проблемы в официальных опросах, опасаясь, «как бы чего не вышло». О том же сказал и Ростовцев: уничтожить «фабрики фальшивой науки» может только общее изменение атмосферы, отношения к образованию и науке в стране. Открытость и гражданские инициативы очень важны для этого. «Хотелось бы, чтобы у Минобрнауки были приблизительно те же цели, что у "Диссернета", Совета по этике, Комиссии РАН», — выразила надежду Кулешова.