29 октября был юбилей — прошло ровно 100 лет с рождения Александра Александровича Зиновьева (1922–2006) — русского философа, писателя, социолога и публициста. Еще в 17 лет он разыскивался за «антисталинизм», а спустя 40 лет его лишили гражданства и выдворили из страны за книгу «Зияющие высоты», в которой Зиновьев высмеивал советское общество. Его безжалостной критике подвергалась и западная система, презрительно названная философом «западнизмом».
Детство
Александр Зиновьев родился в Костромской области, в отдаленной деревне Пахтино, в лучшие времена насчитывающей, может быть, 10 домов. Изоляция от мира совсем не мешала жителям духовно развиваться. Зиновьев рассказывает, что еще мальчишкой он обыскивал брошенные крестьянами дома (тогда началась коллективизация, и многие из них бежали в города) и находил на чердаках произведения Гете, Гюго, Лермонтова.
Мальчик стал шестым ребенком в многодетной крестьянской семье мастерового Александра Яковлевича и Апполинарии Васильевы. В 30-е годы они переехали в Москву — юный Александр выделялся неординарными способностями, и деревенская школа была ему «мала».
Уже в детстве в натуре Зиновьева пробуждается бунтарское начало, которое выражается в трех словах: «сам себе Сталин». Хотя сам Александр не хотел быть лидером, он не мог терпеть, когда кто-то пытался им помыкать. Даже если это касалось школьных мероприятий или политической ориентации. Внутренний вождь вступает в конфликт с настоящим, и так впервые рождается преступный план — убить Сталина. Но исполнить план не удалось по «причинам чисто технического порядка»: у мальчика не было оружия.
В бегах
Подросший Зиновьев поступил в Московский институт философии, литературы и истории (МИФЛИ). На одном из партийно-комсомольских собраний курса студент, подстрекаемый однокурсниками, пламенно рассказал о бедственном положении своего родного колхоза и соседних ему районов: работать было некому, люди бежали из деревень. После его выступления председатель собраний едва смог успокоить разгневанных студентов. Самого Зиновьева внутри коллектива заклеймили как врага, но только этим дело не обошлось! Ректор лично выдала ему направление в психиатрическую клинику. Удивительно, что Зиновьев не проигнорировал бумагу и пошел туда. Возвратился он с заключением: психически здоров, но очень сильно истощен, нуждается в годичном освобождении от учебы. Будущий писатель решил продлить свой «отпуск» и больше никогда не появлялся в институте.
Зиновьев в своих мемуарах говорит об очень характерном советскому человеку желании — разоблачить врага народа. Видимо, с такой целью сокурсники взбунтовавшегося студента позвали его на вечеринку прямо в день скрытого исключения. Сам писатель утверждает, что заранее знал намерения «друзей» и саркастично оправдывает их: «Они поступали так вовсе не потому, что хотели мне зла. Они хотели мне добра. Они хотели мне помочь выбраться из беды. Они действовали как хорошие, но как советские люди. Ведь и в средние века люди, сжигавшие на кострах еретиков, действовали из лучших побуждений».
Предполагал он истинную цель приглашения или нет, Александр поддался на провокации. Он позволил себе свободно высказываться о Сталине и даже причислил себя к неоанархистам. Неизбежно был написан донос, и позже одного из активных участников диалога с Зиновьевым радушно приняли в партию.
Александра арестовали. На Лубянке, где располагалось основное здание органов государственной безопасности СССР, он провел несколько дней. В это время, как вспоминает Зиновьев, и сложились многие тезисы его мировоззрения на всю оставшуюся жизнь. Однако ему удалось сбежать, а точнее — уйти. Следящие за ним люди то ли по неосмотрительности, то ли из милосердия оставили арестованного у ворот в одиночестве, попросив подождать несколько минут.
Следующие месяцы были для беглеца очень трудными. Уже холодало — самовольно покинуть Лубянку Александр решил в октябре. Ближе к сентябрю 1940 года Зиновьев вернулся в родную деревню Пахтино, где пару недель приходил в себя. Потом соседи стали подозрительнее — легенда о том, что с сентября «студент» вернется на учебу, провалилась. Не дожидаясь появления розыска, Зиновьев уехал в Москву. Там его «мытарства» продолжались — без паспорта, который отняли при аресте, устроиться на нормальную работу было невозможно.
И тогда он, будучи еще семнадцатилетним подростком, принял решение притормозить темп жизни и добровольно пойти в армию, которая позволила бы ему скрываться. В свой восемнадцатый день рождения Александр прибыл на сборный пункт призывников и был определен в кавалерийский полк Особой Дальневосточной Красной Армии.
Армия хуже заключения?
Зиновьев попал в армию не в самый подходящий для отдыха от бесконечных скитаний момент. Страна готовилась к войне, и новобранцев сурово муштровали.
Александр вспоминает: «Когда в 1962 году появилась повесть Солженицына "Один день Ивана Денисовича", она не произвела на меня никакого впечатления, так как первые месяцы моей службы в кавалерии были гораздо более тяжелыми, чем описанная Солженицыным жизнь заключенных».
После карантина и обязательных политзанятий будущие бойцы наконец приняли присягу. Зиновьев получил зимнее обмундирование и коня по распределению. Зарубежный — так звали его скакуна — был представителем монгольской породы лошадей. Он всегда ходил мелкой трусцой, из-за которой Александра невыносимо укачивало в седле. Переучить коня на нормальный шаг не получалось. Об этом испытании будущий философ вспоминал с благодарностью: после бесконечной тряски никакая служба его не пугала. Несмотря на неудобства, Зиновьев любил Зарубежного и заботился о нем.
Отношение Зиновьева к своему четвероногому другу кардинально отличалось от общепринятого. В его 98-м кавалерийском полку половина лошадей была истощена. Уходом и вовсе не занимался практически никто из солдат.
Но и бойцы не могли похвастаться качеством содержания. Из приказа командира дивизии № 26 от 1941 года мы узнаем, что в полку, в котором служил Зиновьев, систематически подавалась испорченная пища, которая готовилась в условиях антисанитарии — даже халаты поваров были грязные и рваные.
Александр Зиновьев в молодости
Нас сбивали, но не так часто
Неминуемо приближалась война. Сначала Зиновьев состоял в пехоте, но 18 марта 1941 года его дивизия была расформирована. Некоторое время он провел в 29-м танковом полку. Однако совсем скоро Александр и еще три специально отобранных военнослужащих отправились сначала в Оршу (Беларусь), а потом в Ульяновск, чтобы обучаться в авиаучилище. Он стал летчиком на штурмовике Ил-2, который немцы прозвали «черной смертью».
Интересно, что Зиновьев активно участвовал в создании красноармейской стенной газеты, за что даже был награжден премией. Работал он и над сатирическими «боевыми листками», которые массово распространялись среди бойцов.
Зиновьев после окончания военной школы тяготел к легкомысленной жизни «без всяких карьеристских амбиций» — много пил, балагурил и добивался женского внимания. За каждый боевой вылет летчиком выдавали по сто грамм водки, и эти сто грамм потом смешивались с другими напитками, которые умудрялись добыть особенно удалые бойцы.
Зиновьев отмечает это время как одно из самых благодатных в своей жизни: «Советская авиация завоевала господство в воздухе. Нас сбивали, но не так часто, как раньше. Средняя продолжительность жизни летчика увеличилась с десяти до пятнадцати, а к концу войны даже до двадцати боевых вылетов. Кормили нас по тем временам превосходно».
Правда, однажды Зиновьев чуть не погиб. Он должен был сфотографировать результаты работы эскадрильи по бомбежке. Сложность заключалась в том, что для качественных фотографий ему надо было лететь прямо, не маневрируя и не уклоняясь от вражеского огня. Ил-2 был значительно поврежден, но боец все-таки смог приземлиться на ближайшем аэродроме.
30 апреля он был награжден орденом Красной Звезды. Всего Зиновьев участвовал в 12 успешных боевых вылетах. В наградном листе точными цифрами перечисляются заслуги бойца: он уничтожил «4 автомашины с войсками и грузом, подавил огонь 1 батареи зенитной артиллерии, разрушил 8 домов, создал 5 очагов пожара, расстрелял из пушек и пулеметов 25 гитлеровцев».
Личные итоги военного времени
Вспоминая о военном прошлом, Зиновьев не боится прямо признаться: «Было приятно ощущать себя обладателем мощной боевой машины, было приятно бросать бомбы и стрелять из пушек и пулеметов. Жертв нашей "работы" мы не видели близко. Они фигурировали в наших отчетах в виде чисел убитых солдат и офицеров противника и уничтоженной техники. Иногда мы летали бреющим, т. е. на малой высоте, расстреливая из пушек и пулеметов мечущихся на земле людей. И это тоже доставляло удовлетворение» .
Даже спустя десятки лет, в мае 2005, Зиновьев вспоминал о боевых действиях как о выпавшем на его долю счастье. При выборе, какой из эпизодов жизни повторить, он не задумываясь выбрал бы штурмовку объектов врага.
А еще в 1944 году у Зиновьева родился сын от «случайного брака военного времени». Малыша назвали Валерием — в честь Чкалова, советского летчика-испытателя, который в 1937-м совершил первый беспосадочный перелет через Северный полюс из Москвы в Америку.
Удостоился Зиновьев и ряда наград: ордена Красной Звезды, медалей «За взятие Берлина», «За освобождение Праги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».
Награды Зиновьева
После окончания войны демобилизовать бойцов не спешили. Зиновьев раз за разом получал отказ на рапорты на увольнение. В 1946 году он все еще находился в полку.
Не растрачивая время впустую, Зиновьев рефлексировал над своим прошлым на страницах «Повести о предательстве». По идее философа, герои произведения мыслят исключительно в парадигме предательства, а написать донос — практически первостепенная для них потребность. Эта попытка описать предательство как феномен, характерный для советского общества, еще долго будет возникать в творчестве Зиновьева. Рукопись произведения Зиновьев привезет с фронта в большом наполненном бумагами чемодане.
31 мая 1946 года произошло долгожданное событие: полк Зиновьева расформировали. Писатель прослужил в армии почти 6 лет с ноября 1940-го. Военное прошлое оставалось позади, наступала пора двигаться дальше — возвращаться в Москву.
«Логическое» становление Зиновьева
МИФЛИ был уже ликвидирован. Зиновьев хотел поступить на философский факультет МГУ и — удача! — можно было восстановиться, если достать справку о поступлении в институт в 1939-м. В архиве оказалось, что он был исключен «без права поступления в высшие учебные заведения», но работница архива милостиво не упомянула этот факт в справке. Так Александр снова стал студентом.
В августе 1946 года большая семья Зиновьева, состоящая из матери, отца, сестры с ее мужем и двух подростков Владимира и Анны, переезжает в Москву и селится в подвальчике на Большой Спасской (рядом с нынешней площадью трех вокзалов).
Как демобилизованный офицер Зиновьев получал минимальный месячный паек: хлеб, чай, сахар, крупы. Он казался его родным роскошью, недоступной за годы войны в глухой деревушке. Как студент Александр получал крошечную стипендию. По ночам он подрабатывал везде, где получалось: от грузчика до лаборанта. Однажды — даже донором, так как его кровь считалась редкой. Однако для продолжения выгодной «подработки», на которой даже кормили, нужно было перестать выпивать — а Зиновьев отказывался сделать это «из принципа».
Тогда же Зиновьев редактирует «Повесть о предательстве», написанную на фронте. Одну из копий он относит Константину Симонову. Писателю произведение понравилось, но он честно посоветовал избавиться от него, чтобы не навлечь на себя беду. «Смеяться без улыбки и рыдать со смехом» — такой была особенность мастерства Зиновьева, которая присутствовала и в этой повести. Однако произведение писатель уничтожил — и, разочарованный, на время оставил писательство, много балагурил и пил.
Только к 1948 году Зиновьев вышел из продолжительной стагнации. С начала учебного года он зарабатывал преподаванием, где оттачивал ораторское искусство, в том числе на историях с фронта. Наконец он смог снимать отдельное жилье — жить в удушающей тесноте было уже невозможно. Но денег Зиновьев получал немного, и почти все они уходили на аренду. Поэтому образ жизни философа был весьма аскетичен. При этом домом ему становились самые разнообразные комнаты: «Одна из них была всего 6 м2, не имела окна и туалета. Мне приходилось поэтому пользоваться общественным туалетом и ближайшими дворами. Другая комната, наоборот, была огромная — больше 100 м2. Это был цементный подвал, залитый водой. Лишь перед окном был деревянный настил, на котором я и жил. Я этой "комнатой" был доволен, но меня из нее выжили крысы».
Своим профилем с третьего курса Зиновьев выбрал логику — аполитичную и беспартийную науку, что было важно для студента, практически во всех преподавателях чувствующего или подобострастное отношение к власти, или глупость.
В 1951 году Зиновьев без труда получает диплом «с отличием». В дипломной работе «Метод восхождения от абстрактного к конкретному (на материале "Капитала" К. Маркса)» он, как можно понять из названия, рассматривает фундаментальное для советского строя произведение — «Капитал». При этом важными аспектами становятся не экономическое и политическое содержание текста. Философ рассматривает работу немецкого экономиста именно с точки зрения логической структуры капитализма и исследует логические приемы, использованные Марксом.
Так, выбрав политически окрашенное произведение, студент избежал части недовольств, несмотря на свою репутацию «политически неустойчивого», и даже был рекомендован в аспирантуру. Однако его идеи были приняты не всеми: «Всякая попытка описать диалектический метод мышления как совокупность особого рода логических приемов (а именно такой была ориентация моей работы) была обречена на осуждение в силу сложившегося в советской философии понимания диалектики как некоего учения об общих законах бытия».
Тем не менее у Зиновьева благодаря диссертации появились единомышленники. В результате образовался Московский логический кружок, в который входили Георгий Щедровицкий, Борис Грушин, Мераб Мамардашвили и другие. Официальную трибуну группа обрела как семинар на философском факультете МГУ.
Рисунок Максима Кантора «Интеллигенция читает между строк»
Весной 1954 года диссертация была сдана на обсуждение на «малом» ученом совете. Несмотря на яростную борьбу последователей Зиновьева с профессорами, ученый совет не допустил диссертацию до защиты на «большом» ученом совете. Тогда философ с единомышленниками (Карлом Кантором и режиссером Григорием Чухраем) обратились за помощью к известному тогда режиссеру Марку Донскому. Благодаря связям в отделе пропаганды ЦК КПСС Донской смог уладить дело. На следующий день ученый совет «пересмотрел» свое решение — и работа Зиновьева была поддержана.
Ему присудили степень кандидата. Однако на этом везение закончилось — в открытом фонде Библиотеки имени В. И. Ленина доступ к диссертации можно было получить только по особенному разрешению. Получить которое было невозможно.
Быт и преподавание
Спустя три года после выпуска писатель был принят на работу в Институт философии АН СССР — причем в качестве машинистки-стенографистки! Нужно понимать, что изначально из-за сложившейся репутации шансов даже на эту должность у него практически не было. Однако положение изменилось благодаря выступлению Зиновьева на одном из ученых советов института.
Философ охарактеризовал смену политических взглядов диссертанта — бывшего сталиниста как «типичную подлость» и завершил свою речь восточной пословицей: «Мертвого льва может лягнуть даже осел». Директора института подкупило живое возмущение Зиновьева, и он отдал приказ зачислить оратора на единственную возможную тогда ставку. Спустя время Александра Зиновьева все же перевели на должность младшего научного сотрудника.
Удивительно, но Зиновьев вступил и в партию еще в 1953 году: он был уверен, что антисталинские взгляды вкупе с партийностью помогут ему действовать свободнее. Впоследствии это решение не принесло ему никакой пользы в научной деятельности. Однако партия стала обзорной точкой на социальную жизнь общества, что, бесспорно, способствовало формированию взглядов писателя, которые он позже излагает в своих работах.
Еще в 1951 году Александр отчасти по расчету, отчасти по любви женился на дочери работника НВКД Тамаре. Спустя три года у них родилась дочка. Казалось, они жили счастливо, снимая комнатушку размером 8 м2. Тем не менее семейная жизнь не ладилась: жена, будучи журналисткой, постоянно работала, а дочка родилась с дефектами ноги и позвоночника, что внутренне потрясло будущего писателя.
На многие годы он забыл свои социологические интересы — главными приоритетами стали наука и выздоровление ребенка. Зиновьев проводил с маленькой Тамарой все свободное время и специально для нее разработал систему лечения. Ради малышки он обманывал тренеров, чтобы она могла плавать в бассейне — к 10 годам она занимала призовые места в соревнованиях. Девочке было полезно ходить по песку — несколько раз отец с дочерью уезжали с палатками в Крым, где Тамара проходила иногда больше десятка километров за день.
Вынужденная оторванность от социума наводила на Зиновьева тоску. Однако в ситуации были и свои плюсы: у философа, который каждый день занимался одним и тем же, было время, чтобы отточить до совершенства все свои идеи.
В итоге благодаря стараниям отца, когда девочке исполнилось 10 лет, медкомиссия признала ее полностью здоровой. По мнению врачей Центрального института ортопедии, это был уникальный случай.
Брак к тому моменту стал не более чем формальностью и поддерживался только необходимостью лечения дочери. Годы, проведенные в попытках помочь своему ребенку, изменили Зиновьева: «Посвящать свою жизнь служению чему-то и кому-то стало чертой моего характера». Мысли о возможном творчестве, написании статей или даже книг об обществе перманентно отошли на второй план.
Однако научные публикации, посвященные логике, продолжали стабильно выходить. Основной темой работы ученого с 1960 по 1975 год стала неклассическая логика, предметом которой он считал анализ языка как «знакового аппарата» познания. Зиновьев совершал карьерные успехи, его приглашали на международные конференции, которые он не мог посещать — его бы просто не выпустили из страны.
Он стал сначала доктором наук, потом завкафедрой, старшим научным сотрудником. Наконец, в 1966-м, — профессором.
С Ольгой Сорокиной
После женитьбы в 1969 году на 24-летней стенографистке Ольге Сорокиной Александр Зиновьев получил отдельную квартиру. В начале 70-х семья переезжает в 4-х комнатную квартиру и, спустя годы скитальчества и отсутствия настоящего «очага», ученый получает собственный кабинет. Туда он приглашает единомышленников: студентов, учеников и знакомых. По собственному замечанию философа, такое «улучшение жилищных условий сыграло огромную роль в нарастании оппозиционных и бунтарских настроений в стране».
Создание «Зияющих высот»
В начале 70-х Зиновьев начинает писать книгу, замысел которой появился еще после такого большого события, как ввод советских войск в Чехословакию в 1968 году. Процесс создания с головой захватывает философа, и он постоянно думает о произведении: долгое время скованный обстоятельствами полет мысли активно вырывается на свободу в виде текста. Редактором и корректором стала его жена.
Летом 1974 года писатель снимает дачу в Переделкино. Рядом с его участком располагается вроде бы скрытая, но на самом деле всем известная «дача КГБ». За каждым шагом семьи Зиновьевых ведется слежка, в том числе лично хозяином арендуемого участка, который подбирает обрывки подставных рукописей — реальные были хорошо спрятаны.
Книга была закончена в 1975-м и сразу же отправлена во Францию, по задумке — в безопасное место. Как оказалось позже, некоторые из рукописей все же попали к КГБ и на экспертизу. Она предсказала будущую невостребованность текста в случае публикации на Западе и успокоила службы безопасности — но прогноз был ошибочным.
В 1976-м Зиновьеву вновь отказали в разрешении выехать из страны — на этот раз в Финляндию, где он был членом Академии наук. Об отправленной книге ничего не было слышно, и, возможно, открыто бунтовать было рано… Все же, спросив мнение жены, философ решил дать публичный комментарий по поводу своего «заключения» для западных журналистов. Публикация выступления возмущенного Зиновьева в европейских газетах стала для него точкой невозврата. Усилив эффект, философ также показательно отказался от своего партийного билета, несмотря на уговоры технического секретаря.
В тот же день многие давние друзья профессора порвали с ним все связи. В Институте философии создали специальную комиссию, которая после отказа Зиновьева от публичного покаяния настояла на его срочном увольнении. Его лишили всех научных званий. Популярные до этого момента статьи ученого стали недоступны.
Издание книги и изгнание человека
26 августа в Швейцарии вышла в свет книга «Зияющие высоты». «С души свалился камень, тяготивший меня долгие годы. Мой бунт состоялся. Я привел мое внешнее положение в соответствие с моим внутренним состоянием», — так пишет об этом моменте своей жизни Зиновьев.
Его лишили всех научных званий и ученых степеней, а потом и государственных наград, в том числе боевых. Его исключили даже из Философского общества, членом которого он не был. Пострадали самые близкие: семья лишилась источников дохода, а брата Василия даже выслали из Москвы за отказ публично порицать действия Александра.
Зиновьев продолжил работу над «Записками ночного сторожа», романами «В преддверии рая» и «Светлое будущее», которые стали заменой утерянным частям рукописи. Их издали в Швейцарии в 1978 году.
Именно «Светлое будущее» и привело к высылке Зиновьева за границу — в произведении автор оскорблял Леонида Брежнева, бывшего генеральным секретарем ЦК КПСС. На долгих 20 лет профессор вынужденно покинул родину — тогда он думал, что навсегда.
Вдали от дома
Все время изгнания Зиновьев жил на юге Германии, в Мюнхене. Несмотря на пришедшую вскоре популярность в среде русского зарубежья и на Западе вообще, он чувствовал себя одиноко. Не получилось добиться и стабильного высокого заработка: философ периодически зарабатывал литературным трудом и публичными лекциями.
Тем не менее были и явно позитивные моменты. За книгу «Коммунизм как реальность» Зиновьев получил престижную премию Алексиса де Токвиля «за гуманизм». Его избирали почетным членом академий наук многих стран. Проводились конференции, посвященные его творчеству, снимались документальные фильмы. Он давал интервью, участвовал в презентациях изданий и переизданий книг по нескольку раз в год и регулярно появлялся на телевидении, чтобы комментировать события в России. Несмотря на столь активный темп жизни, ностальгия в нем все росла.
Специально для французских издателей он написал «Исповедь отщепенца» — мемуары, в которых излагается и его жизнь, и многие его философские размышления.
Перестройку, начавшуюся в 1985-м, Зиновьев презрительно окрестил «катастройкой» и посчитал формальностью, которая на самом деле ничего не изменит. С будущим первым президентом России Борисом Ельциным в марте 1990 года Зиновьев вступил в дебаты на французском телевидении. Он ожидаемо раскритиковал депутата за приверженность идее перестройки, за заранее невыполнимые обещания об отмене привилегий.
Меньше чем через полгода — 1 июля — гражданство Зиновьева было восстановлено, однако писателю, с его слов, было важнее опубликовать книги. Что ж , его мечта сбылась: в том же году 250-тысячным тиражом вышли «Зияющие высоты», годом позже — другие романы.
Его критика обратилась в новое русло — она была направлена против так называемой «западнизации». Россия, по мнению Зиновьева, никогда не смогла бы стать западной страной, а ее стремление к этому превращению он считал формой колонизации, которая принесет России лишь внутренний разлад — естественно, в пользу Запада.
Александр Зиновьев
Возвращение на родину и кончина
Несмотря на многолетние утверждения, что возвращение в Россию для него невозможно (даже после публикации книг), в 1999-м семья Зиновьевых переехала в Москву. Буквально пару дней спустя он стал профессором философского факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.
Исследователи жизни и творчества профессора отмечают идейную неразборчивость Зиновьева в последние годы его жизни — так, он был сторонником признанной антинаучной концепции Анатолия Фоменко о необходимости радикального пересмотра существующей хронологии исторических событий. Противоречивость суждений профессора зачастую объясняется вечной тягой к противостоянию и бунтарству: «Он боролся до конца за самое главное, что делает жизнь достойной, — за свободу. И если он выбрал такое средство — вероятно, здесь тоже была странная логика».
В 2006 году Зиновьев скончался из-за опухоли мозга. Его тело было кремировано, а прах развеян с вертолета над родной деревней. На Новодевичьем кладбище воздвигнуто символическое надгробие-кенотаф.
Кенотаф Зиновьева на Новодевичьем кладбище
Автор: Елизавета Колединская
Подписывайтесь на InScience.News в социальных сетях: ВКонтакте, Telegram, Одноклассники.
