Почему самое некомфортное открытие — самое любимое, в чем американские космологи превосходили советских и откроет ли человечество темную материю, рассказал в интервью научному редактору Indicator.Ru почетный профессор кафедры Альберта Эйнштейна Принстонского университета Джим Пиблс.

Мы заканчиваем публиковать блиц-интервью с лауреатами Нобелевской премии 2019 года во время Нобелевской недели в Стокгольме. Сегодня наш собеседник — космолог Джеймс Пиблс, который получил половину премии по физике (вторую половину за открытие экзопланет разделили Мишель Майор и Дидье Кело).

— Вы, наверное, второй лауреат в истории естественнонаучных премий, который получает свою награду по совокупности наград. Вы участвовали в предсказании и поисках реликтового микроволнового излучения, вы прояснили ситуацию с первичным нуклеосинтезом, вы — один из главных теоретиков темной материи и темной энергии. Скажите, какое из этих достижений вам наиболее дорого?

— Вы знаете, это равнозначно вопросу «какого из ваших детей вы больше любите»… Но, конечно же, темная материя. Она — самое некомфортное открытие. Потому что я же ввел ее ad hoc, специально для того, чтобы решить проблему (речь идет о проблеме стабильности вращающихся галактик, для которой Пиблс и Острайкер в 1973 году предложили «погрузить» галактики в ненаблюдаемое гало из темной материи, — прим. Indicator.Ru). При этом это же не означало, что мы решили проблему корректно. И долгое время было некомфортно, потому что долго не было строгих доказательств ее существования. И ведь в наших научных спорах по поводу темной материи было так, что научное сообщество было право, а я ошибался (смеется — прим. Indicator.Ru).

— Как вы думаете, мы дождемся в ближайшие несколько лет открытия частиц темной материи?

— Никто не может гарантировать. Так устроена наука. Это весьма возможно, быть может, мы услышим об этом уже завтра. Или нет. «Поймать» частицы темной материи очень сложно с экспериментальной точки зрения, это требует весьма необычного оборудования… Но я глубоко убежден, что нас ждут великие открытия в космологии, и открытие природы темной материи станет одним из них.

— Теперь традиционный вопрос, который мы задаем всем лауреатам: почему вы решили стать ученым вообще и астрономом (или космологом — считайте как хотите) в частности?

— Честно говоря, я не планировал идти в астрономы или космологи. В Университете Манитобы я просто восхищался наукой. Особенно физикой. Но вот в Принстоне я встретил Боба Дикке, который стал супервайзером моей PhD. Он занимался гравитационной физикой и космологией. Мне безумно повезло — я попал в ту область, которая была очень слабо разработана.

А еще мне повезло, что в Советском Союзе теми же вещами занимался такой замечательный человек, как Зельдович. Он очень сильно влиял на мое мышление — и мы шли параллельными курсами, я в США, он в России, часто приходя независимо к одним и тем же выводам. Вообще, удивительное дело — он работал над атомным оружием и одновременно думал о таких вещах! Впрочем, с точки зрения науки, у меня было хорошее преимущество: мы могли проверять наши идеи на очень хороших наблюдательных мощностях.

— Какие из нерешенных проблем в современной космологии вы могли бы назвать?

— В нашей области еще много открытых вопросов. Вы уже сами задали один из них — какова природа темной материи? На самом деле, этот вопрос укладывается еще в один: какова природа галактик? Почему они таковы, почему они появились? Какова связь природы галактик, природы темной материи и темной энергии? Вот моя ставка, моя надежда: узнавая все больше и больше о галактиках, мы будем все больше и больше узнавать о природе темной материи. Я на это надеюсь.