О сыне портного, человеке, которого называют вторым отцом финского языка (после епископа и переводчика Библии Микаэля Агриколы), и о враче, боровшемся с холерой и тифом, рассказываем в нашей рубрике «История науки».

Элиас Леннрот (Lönnrot) родился на юге Финляндии в семье сельского портного. Семья жила небогато, тем удивительнее, что Элиасу удалось получить хорошее образование. В этом ему помогали и природные способности с любознательностью, и старший брат. Однако занятия все равно приходилось прерывать, чтобы заработать денег. Как и отец, Элиас портняжил, странствуя по окрестностям в поисках заказов, а иногда и пел, как нередко делали школяры и студенты. Шведским языком Элиасу пришлось овладеть рано: в школе, куда его привел брат, был один учитель, немного понимавший по-фински, но преподававший на шведском. Забегая вперед, скажем, что способностей к языкам и упорства у Леннрота хватило еще на немецкий и русский, древнегреческий, латынь, французский, английский, карельский и саамский. Причем древние языки он знал так хорошо, что одно время намеревался пойти преподавать в гимназию.

Однако пока он сам учился, а это было непросто: за годом-двумя учебы следовали такие же перерывы на заработки. После поступления в лицей города Порвоо Элиасу стало полегче: его взял в ученики аптекарь, что давало юноше не только некоторую уверенность, что ему будет, где жить и что есть, но и новый круг общения. Мечтавший об университете и много занимавшийся самостоятельно, юноша привлек внимание нескольких знакомых аптекаря, врачей и учителей, которые помогали Элиасу.

Благодаря их поддержке и собственной настойчивости в 1822 году Леннрот поступил на философский факультет Университета Або. В один год с ним поступили еще два человека, много сделавших для финской культуры: Йохан Людвиг Рунеберг, будущий поэт и автор финского гимна, и Йохан Вильгельм Снельман, писатель, философ и участник национального движения. Как рассказывается об этих «будителях финской нации» в одной из биографий Леннрота, «если Снельман, как считается, достиг общенациональной известности, а Рунеберr общескандинавской, то к Леннроту со временем пришла мировая известность».

После пожара в Турку в 1827 году Леннрот вместе с академией переехал в Хельсинки. В студенческие годы он всерьез увлекся финским эпосом. В это же время он подрабатывал репетиторством, научился играть на флейте (чем часто пользовался позднее) и сблизился с семьей профессора-медика Тернгрена, члены которой долгие годы поддерживали его. Вероятно, под влиянием Тернгрена после защиты выпускной работы Леннрот решил продолжить учебу, но уже на врача. Тему же этой работы («Вяйнямейнен, бог древних финнов») ему подсказал другой профессор — Рейнхольд фон Беккер, едва ли не единственный специалист по финской культуре в академии. После защиты Элиас предпринял первое из своих этнографических путешествий по Финляндии и Карелии (среди прочего, посетил он и Валаамский монастырь). Хотя ему удалось не все, что он планировал, за четыре месяца он записал около трехсот рун: заговоров, свадебных и лирических песен (мотивы сватовства и свадьбы были одними из ведущих и в «Калевале»). Правда, большую часть записанного составляли не традиционные руны, а более поздние произведения, отличавшиеся как сюжетом, так и ритмом. Собранный материал вышел в 1829-1831 годах в нескольких выпусках сборника «Кантеле» (это название традиционного инструмента, напоминающего гусли). Нередко, чтобы записать какие-то руны, приходилось потрудиться: крестьяне часто с недоверием относились к чужаку, в котором к тому же чувствовали человека ученого, да и некогда им было для него петь. В уговорах Леннроту помогали собственное простое происхождение, упоминавшаяся уже флейта и знание уже добытых песен.

В 1830 году Элиас получил степень по медицине и после защиты диссертации отправился во вторую экспедицию. Ее, как и следующую, пришлось прервать: в первом случае его вызвали бороться с эпидемией холеры в Хельсинки, во втором — предложили место врача в городе Каяани.

Городок (400 жителей) располагался восточнее, чем до этого жил Леннрот, и был самой что ни на есть глубинкой. Этот бедный и малонаселенный край страдал тогда от голода и эпидемий. «Ужас положения нельзя передать словами, все это надо видеть и пережить. Уже к Новому году в волости Соткамо умер каждый шестой или седьмой житель, а затем в январе эпидемия продолжала косить людей безостановочно. Разве можно сравнить ту перепугавшую всех хельсинкскую холеру со здешним повальным тифом и дизентерией?». Леннрот и сам заразился и едва выжил.

В это время Элиас уделяет много внимания просветительству, издает брошюры с простейшими правилами гигиены и способами лечения и приготовления лекарств. Финский язык в то время существовал в основном в виде разговорного, народного языка, кроме религиозных книг, на нем практически ничего не печатали, так что Леннроту пришлось применить все свои познания в лингвистике, чтобы ввести новые слова, которые смогли бы прижиться. Позднее он будет издавать журнал на финском «Мехиляйнен» («Пчела») с материалами по медицине, гигиене, воспитанию, истории и географии.

В дальнейшем для поездок и работы над привезенными материалами Леннроту будут давать отпуски — даже по несколько лет. С 1828 по 1845 год он отправлялся в путешествия 11 раз: пешком, на лыжах, на лодке, на дровнях, верхом, в оленьей упряжке. Уже по этому можно увидеть, что роль Леннрота как составителя «Калевалы» сильно отличается от того, что делает составитель, например, сборника рассказов: он не только собрал материал (что было нелегко, а иногда и опасно), но и переработал его, соединив разрозненные руны в более-менее связное повествование со сквозным сюжетом. Изменен был и язык: поэма предназначалась для широких кругов читателей, а не для специалистов, знакомых с устаревшей и диалектной лексикой и способных распознать основанные на древних верованиях метафоры.

Постепенно собранные Леннротом песни он стал укладывать в циклы, объединенные вокруг персонажей: Вяйнямейнена, Илмаринена, Лемминкяйнена. Циклы укрупнялись и «притирались» друг к другу, постепенно вырисовывался общий сюжет. Первая редакция «Калевалы» вышла 28 февраля 1835 года (эту дату стали отмечать как День Калевалы), расширенная, которую автор считал окончательной, — в 1849-м. Леннрот признавал, что порой ему приходилось компоновать сюжеты из разных записей, что-то даже дописывать, и не настаивал на том, что его вариант эпоса единственный или лучший.

В первое издание, 1835 года, вошло более 12 тысяч стихов, более сотни страниц заняли приложения с фрагментами, не вошедшими в основной текст. Уже в 1841 году поэму перевели на шведский, через четыре года появилось краткое изложение на русском. «Калевалой» быстро заинтересовались в Европе, в том числе Якоб Гримм, знавший ее и в оригинале; на французский перевод откликнулись Виктор Гюго и Проспер Мериме.

В 1840-1841 годах вышло три выпуска сборника «Кантелетар», состоящего из лирических песен и баллад, обычно средневековых, но с вкраплениями более древних сюжетов. Ими Леннрот будет пользоваться при составлении расширенной «Калевалы» 1845 года (причем лирические мотивы он ценил выше эпических, считая их истинным воплощением народного характера).

Расширенное издание «Калевалы» 1849 года содержало 50 песен (против 32 в первой редакции), и в нем сильнее проявилась роль Леннрота. В его изложении поэма включила в себя повествования о создании мира и приключениях главных героев, богатырей Вяйнямейнена, Ильмаринена, Лемминкяйнена, о деве Айно, создании и похищении мельницы Сампо и о колдунье-хозяйке Похьелы. Заканчивается она символично — рождением божественного ребенка и отступлением язычества перед христианством.

Влияние «Калевалы» можно заметить в творчестве многих авторов, включая Джона Толкиена («Сильмариллион») и Генри Лонгфелло («Песнь о Гайавате»).