Сколько длится взрыв веселья, как не по своей воле пуститься в пляс и как лечили психические эпидемии в XVIII веке, расскажет новый выпуск рубрики «Шнобелевская премия — это серьезно».
«Смех заразителен» — все мы слышали эту фразу, а зачастую убеждались в этом на собственном опыте. Это было не совпадение: ученые неоднократно подтверждали, что проявления позитивных эмоций — улыбка или смех — действительно могут «передаваться» другим людям. «Известно, что при разговоре с кем-то мы часто “отзеркаливаем” поведение этого человека: повторяем его слова, копируем жесты. Мы показали, что то же самое относится и к смеху — по крайней мере, на уровне головного мозга», — рассказывает специалист по нейронаукам Софи Скотт. Она и ее коллеги доказали: когда человек слышит смех, в его мозге активируются те же зоны, что и во время улыбки. А это, в свою очередь, «готовит» мышцы лица для того, чтобы засмеяться в ответ.
Скотт опубликовала эту работу в 2007 году, но она была не первой, кто исследовал «заразность» хорошего настроения. В 2001 году лауреатом Шнобелевской премии по психологии за исследование феномена группового веселья среди детей дошкольного возраста стал профессор департамента педагогической психологии Университета Майами Лоуренс Шерман.
Под «групповым весельем среди детей» ученый подразумевал внезапное возникновение радостного настроения и смеха, часто сопровождающихся прыганьем и хлопаньем в ладоши. Еще одной особенностью феномена было то, что веселье либо охватывало всех детей сразу, либо «распространялось от одного ребенка к другому, как лесной пожар».
Шерман проводил свое исследование на протяжении двух лет, за это время он записал на видео и проанализировал 596 двадцатиминутных занятий в детских садах. В группах было от трех до девяти детей, а возраст юных испытуемых составлял от трех до пяти лет.
За два года работы Шерман зафиксировал 633 случая группового веселья — чуть более одного «приступа» на каждый урок. Психолог составил довольно длинный список причин, которые вызывали взрывы хорошего настроения: физическая активность (бег, танцы); нарушение установленных педагогом правил; незначительные происшествия (опрокидывание стакана с соком); объявление о грядущем мероприятии; окончание какой-либо активности; предложение преподавателя помочь («Кто хочет пойти во двор и позвать Джона?»); оставление детей без присмотра… Лоуренс Шерман среди прочего также заключил, что среднестатистический взрыв веселья длится 14,47 секунды и его возникновение более вероятно, если в группе много детей, среди которых есть как мальчики, так и девочки. Выводы психолога носят описательный характер, а в заключении статьи он выражает надежду, что дальнейшие исследования помогут выработать рекомендации для педагогов, чтобы они могли пресекать нарушения дисциплины в классах.
Может показаться, что эта Шнобелевская премия довольно банальна: внезапное желание побегать, покричать и подурачиться — практически естественное состояние для маленького ребенка. Зачем же изучать детскую радость? Оказывается, с «заразным» хорошим настроением — не только детским — все не так просто. В истории есть немало примеров, когда «эпидемии веселья» охватывали огромное количество людей и длились месяцами (а в редких случаях — годами). Разумеется, зачастую причины были вполне медицинские (например, отравление спорыньей), но иногда носили исключительно психические причины.
30 января 1962 года в деревне Кашаша (Республика Танганьика — это современная Танзания) началась эпидемия смеха. Возникла она в женской школе-интернате — три ученицы начали бесконтрольно смеяться, в некоторых случаях смех сопровождался плачем. Приступы длились от нескольких часов до нескольких дней (максимальная зарегистрированная продолжительность — 16 дней). Смех распространялся по школе, к 18 марта учебное заведение было вынуждено закрыться — эпидемия затронула 95 из 159 школьниц в возрасте от 12 до 18 лет, при этом ни один из пятерых учителей не пострадал.
Во время приступов смеха пострадавшие не могли вести обычный образ жизни и выполнять повседневные дела, им было сложно себя контролировать. У большей части пациентов было больше одного эпизода болезни — максимум четыре на одного человека. Серьезных последствий заболевания не наблюдалось, однако, по свидетельству педагогов, после выздоровления девушки еще несколько недель не могли нормально учиться.
Деревня Кашаша стала исходной точкой эпидемии — смех распространялся дальше. Примерно через десять дней после закрытия школы были зафиксированы первые аналогичные случаи в деревне Ншамба, где жили несколько из отправленных домой учениц. В течение апреля и мая в Ншамбе зарегистрировали 217 случаев «заражения смехом», в июне заболевание появилось в средней школе для девочек Рамашенья, рядом с городом Букоба — там жертвами приступов стали еще 48 человек. Затем зараза стала распространяться и дальше.
Завершилась эпидемия спустя 18 месяцев после начала. За это время было закрыто 14 школ, а заболеванию подверглись около тысячи человек — не только подростки, но и взрослые мужчины и женщины. Разумеется, прежде всего врачи искали медицинские причины: брали образцы крови для анализа, проверяли заболевших на вирусы, изучали возможность заражения продуктов питания (муки, воды). Однако все исследования показали отрицательный результат, токсичных следов в пище не обнаружилось (кроме того, отравленная еда не объясняла передачу заболевания от человека к человеку). В итоге эпидемия была признана психической. Исследователь Кристиан Хэмпельманн из Университета Пердью (штат Индиана, США) полагает, что причиной первых приступов был высокий уровень стресса: в 1962 году Республика Танганьика только что завоевала независимость, и учащиеся жаловались на давление со стороны педагогов и родителей — взрослые стали ожидать от детей более высокой успеваемости.
«Иногда психические эпидемии — это последняя возможность для людей с низким социальным статусом, чтобы показать: что-то не в порядке», — Кристиан Хэмпельманн
Специалист по социологии медицины Роберт Бартоломью и психиатр сэр Саймон Уэссели полагают, что истоки массовой танганьикской истерии кроются в культурных причинах. Эпидемией оказались затронуты в первую очередь миссионерские христианские школы, а общество Танганьики управлялось старейшинами согласно традиционным африканским принципам. Возможно, что эпидемия смеха стала реакцией на сильный диссонанс между традиционными ценностями и идеями, с которыми подростки сталкивались дома, и новыми убеждениями, которые им прививали в школе. Что касается «заражения» семей подростков и других людей, то психические эпидемии, однажды начавшись, могут затрагивать даже тех, кто изначально был не подвержен спровоцировавшему истерию стрессу. Так, 52-летний мужчина из Танганьики видел, как страдала от приступов жившая по соседству семья — он был очень расстроен и напуган этой картиной. Позже мужчина рассказывал: вернувшись в свой дом, он почувствовал, как будто что-то велит ему смеяться, плакать и кричать. В таком состоянии он провел всю ночь.
Конечно, подобным образом может распространяться не только смех. 15 февраля 1787 года, графство Ланкашир, Англия. Место действия — фабрика по производству хлопка. Работавшая там девушка решила подшутить над напарницей и положила на нее живую мышь. Возможно, в XVIII веке эта шутка и была безобидной, но вот только жертва розыгрыша очень боялась мышей: у нее началась истерика, сопровождавшаяся сильными конвульсиями и длившаяся около суток. На следующий день такие же симптомы появились у трех других работниц, а 17 февраля — еще у шести. К этому времени известия уже распространились по всей фабрике, где работало около трех сотен человек, и производство встало: люди решили, что девушки подхватили какое-то неизвестное заболевание от загрязненного хлопка. 18 февраля на фабрику выехал врач по фамилии Сен-Клер, и количество пациентов немедленно возросло — к моменту прибытия доктора, 19 февраля, от приступов страдали уже 24 человека: 21 женщина, две десятилетние девочки и один мужчина, который помогал коллегам сдерживать бившихся в конвульсиях дам. Но самое интересное в том, что не все заболевшие работали на фабрике: трое жили на расстоянии в несколько километров от мануфактуры, пятеро работали на другом заводе — в восьми километрах от места возникновения вспышки, а еще двое вообще не имели никакого отношения к производству и никогда не встречались с заболевшими — но, как и остальные жители графства, находились под сильным впечатлением от неизвестной болезни, заразиться которой можно через хлопок.
Симптомы были весьма серьезными: сильная тревожность, затем нехватка воздуха и, наконец, конвульсии, длившиеся от 15 минут до суток и требовавшие четырех-пяти человек для удержания больного от нанесения травм самому себе.
Доктор Сен-Клер справился с эпидемией очень быстро: больных он лечил ударами тока, а также объяснял им, что болезнь вызвана исключительно нервами. Через сутки все пациенты выздоровели, а еще через день вышли на работу — за исключением двух-трех особенно ослабевших людей. Новых случаев проявления «хлопковой болезни» не наблюдалось.
В заключение стоит рассказать еще об одном интересном случае заразного «хорошего настроения» — танцевальной чуме 1518 года. Эта вспышка не уникальна (первая «танцевальная мания» была зафиксирована в VII веке, последняя — в середине XVII века), но стала одной из самых массовых и известных. Танцевальная чума началась в июле 1518 года в Страсбурге — некая женщина начала исступленно танцевать прямо на улицах города, к ней стали присоединяться другие люди. Логика дальнейших событий ясна: жертвами истерии стали, по разным источникам, от 50 до 400 человек, которые танцевали в течение нескольких дней. Можно найти много статей, где утверждается, что в ходе эпидемии от истощения, сердечных приступов и иных причин погибли несколько десятков человек. Однако все источники, рассказывающие о смертях непосредственно от танцев, датируются более поздним временем и основаны на чужих рассказах о событиях 1518 года — современники же ничего не сообщают о трагических исходах танцевальной мании. Завершилась истерия сама собой.
О причинах, вызвавших страсбургскую танцевальную манию, нет единого мнения. Некоторые исследователи полагают, что события спровоцировало отравление спорыньей (гриб, паразитирующий на злаках) — для Средних веков это не было редкостью. Однако историк Джон Уоллер из Университета штата Мичиган склоняется к другой версии. Он полагает, что, во-первых, отравление спорыньей не могло заставить людей танцевать несколько дней подряд; во-вторых, несколько десятков человек не отреагировали бы на отравление абсолютно идентичными симптомами; а в-третьих, спорынья не объясняет, почему практически все танцевальные мании случались на берегах Рейна и его левого притока Мозеля — в регионах с разным климатом и разными выращиваемыми злаками. Уоллер полагает, что «танцевальная чума» Страсбурга была психозом: в 1518 году этот регион был измотан голодом и различными заболеваниями, а жители были слишком суеверными.
Впрочем, как вы сами заметили, в описаниях пока что не было никакой нейробиологии, кроме описания работы Софи Скотт. Тем не менее сейчас понятно, что в «заразности» смеха могут быть виноваты так называемые зеркальные нейроны, система которых была открыта Джакомо Риццолатти еще в 1992 году. Зеркальные нейроны — это нейроны, которые активируются в коре головного мозга и тогда, когда человек производит какое-то действие, и тогда, когда он видит, как это делает кто-то другой. К слову, эти нейроны есть и у приматов, и они нужны не только для того, чтобы «заразиться» смехом или зевотой — благодаря им нам легче учиться.
Подписывайтесь на InScience.News в социальных сетях: ВКонтакте, Telegram, Одноклассники.
