В октябре комиссия по противодействию фальсификации научных исследований РАН завершает проверку 2500 статей, которые предлагалось отозвать из российских журналов. Что показал анализ, зачем понадобились слушания в РАН, кто и почему оправдывает фальсификации и как управленческие решения подталкивают ученых к преступлениям, в интервью Indicator.Ru рассказала председатель Совета по этике научных публикаций Ассоциации научных редакторов и издателей (АНРИ), член комиссии РАН по противодействию фальсификации научных исследований Анна Кулешова.

— Кто был инициатором работы комиссии по отзыву научных статей в этом году? И как именно были найдены эти 2500 публикаций?

— Саму процедуру ретракции в стране запустил в 2017 году Совет по этике научных публикаций АНРИ, при этом мы фактически перенесли на российскую почву практику Retraction Watch. Тогда впервые были отозваны статьи, которые содержали фальсификации, плагиат, иные нарушения. И первой реакцией на эти действия от редакций и авторов было неприятие, нам иногда отвечали в духе: «Это наш бизнес, не лезьте». Потому в состав Совета вошли представители РИНЦ, Scopus, Web of Science, чтобы мы смогли передавать в эти базы информацию о журналах, которые не только действуют как «хищники», но и отстаивают свое право на такой бизнес в сфере науки. Думаю, почти каждый видел предложение подать статью в «научный» журнал сегодня, оплатить завтра, а послезавтра увидеть ее на страницах издания. Никакого рецензирования, никаких требований к научности и оригинальности там не предъявляют.

Первая волна ретракций была связана не столько с проверкой по нашей инициативе, сколько по обращениям извне: люди сообщали о плагиате, мы проверяли эту информацию и отправляли запросы в журналы. До создания Совета по этике ученым, которые столкнулись с плагиатом их статей, было некуда обращаться, даже если в узком профсообществе все знали, что у человека украли статью. Мы стали этим заниматься, а те редакции, для которых была важна репутация, стали проверять и отзывать не только эти, но и другие статьи из своего архива. И длительное время у «Диссернета» копилась база проблемных статей. Например, они проверяли публикации, в которых излагаются основные научные результаты отозванных за плагиат диссертаций. Как правило, эти статьи тоже содержали плагиат. Проблемных текстов, конечно, гораздо больше, но для первого этапа работы группы, занимающейся научными публикациями в комиссии РАН, были отобраны две с половиной тысячи.

— Какие самые частые проблемы этих текстов, кроме плагиата?

— Очень часты повторы, когда один текст выдается за, условно, 17 разных. Это позволяет накручивать наукометрические показатели: если вы написали одну статью, но выдали ее за 15, можете заодно и себя выдать за большого ученого. Так появляются не только ненастоящие статьи, но и фальшивые эксперты.

— На каком этапе и кем проводилась экспертиза этих статей — «Диссернетом» при попадании в базу или позже?

— В базу «Диссернет» статьи попадали благодаря анализу с помощью ПО, позволяющего дробить текст на фрагменты и сравнивать их с открытыми интернет-источниками. Это та база, на которую опиралась Комиссия, но дальше мы просили журналы провести самостоятельную экспертизу, связаться с авторами. Эти 2500 статей были опубликованы более чем в 500 разных изданиях, и всем мы отправили письма с предложением самостоятельно проанализировать тексты, которые нам представляются проблемными. У нас, конечно, могли быть ошибки, спровоцированные разного рода факторами, начиная от смены имени и фамилии у автора, заканчивая техническими оплошностями. Один процент из этих двух с половиной тысяч действительно содержал ошибки, они были исправлены. Так что редакции проверяли нашу информацию, связывались с авторами и отвечали нам, видят ли они основания для ретракции.

— В каком виде вы получали результаты этих проверок?

— Редакции присылали аналитические записки по всем случаям. Надо сказать, что стандартных ответов на эти письма быть не могло, переписку с журналами вела я, и могу достоверно сказать, что вопросы почти никогда не повторялись. Все сложные случаи мы подробно обсуждали, например, когда журналы выясняли между собой приоритет на публикацию статьи, которая почему-то была опубликована дважды, или специфические медицинские коллизии. Последние нам помогали проанализировать эксперты-медики из комиссии РАН.

Те журналы, у которых остались вопросы по итогам переписки, мы пригласили на слушания в РАН. Приехали редакторы со всей России, например с Камчатки, из Краснодара, из Перми. Мы постарались сперва ответить на наболевшие вопросы, а затем в группах с экспертами обсуждали индивидуально все случаи. И надо сказать, что многие уехали нашими фанатами. Например, редактор одного журнала из моей группы сказала, что до этого они совершенно неправильно анализировали тексты, а теперь поменяют свой подход, она для себя Америку на этих слушаниях открыла. И они еще обратятся к нам за консультацией.

— Если редакции готовы проверять тексты и отзывать плагиат, почему они раньше не задумывались о публикационной этике?

Где-то мы вскрывали истории криминального характера. Например, редакция университетского «Вестника» подтверждает, что в статье есть плагиат, но не может ее ретрагировать: автор работает в Рособрнадзоре и угрожает сделать все, чтобы университет не прошел аккредитацию. Показательно, что такой случай далеко не единичен, и раскрывались такие ситуации по-разному.

Приятным сюрпризом для меня стала история с одним региональным «Вестником МВД». Поначалу они отказывались даже проверять статьи уважаемого человека. Еле уговорила провести экспертизу, и через полтора месяца тишины редакция ответила, что и статью, на которую указала Комиссия, и другие тексты этого автора надо — и они будут — отзывать не столько за плагиат, сколько за антинаучность. И это тоже не единичный пример, когда наша работа позволяла редакциям по-другому взглянуть на характер отношений с авторами, понять, кто перед ними, кто и почему дал добро на публикацию сомнительного текста.

Знаете, раньше пешеходов часто сбивали, и считалось, что это их вина. А когда появились камеры на дорогах, водители привыкли тормозить заранее и пропускать пешеходов на переходах — кто из чувства страха, кто-то через вежливость на дороге начинает чувствовать себя хорошим человеком. Общая культура вождения поменялась, и смертность от ДТП среди пешеходов снизилась. И сейчас научные журналы начали понимать, что они не обязаны публиковать все подряд, стали осознавать себя стражами научного знания. Это также должно снизить количество проблем в нашей науке.

— Если оценивать распределение статей по отраслям и по организациям, можно ли сказать, что плагиат и повторные публикации — в большей степени проблема гуманитарной науки и региональных вузов?

— Встречаются совершенно разные специальности — химики, историки, много юридических и медицинских публикаций. В технических и физико-математических науках подобное случается реже, но есть и «передовые» в плохом смысле слова вузы, например МГТУ им. Баумана. У многих юристов и экономистов, к сожалению, плагиат стал нормой жизни. Нормализовалось ненормальное. И на нас смотрят как на фриков, которые вдруг стали говорить про плагиат — а он же дело обыденное, мы всегда так жили. Но это не должно быть нормой. Потому что, если грантодатель даст деньги эксперту, у которого 100 публикаций, не зная при этом, что из них 50 списаны и отозваны, а оставшиеся 50 являются по факту одной публикацией, произойдет хищение государственных средств. Это относится и ко многим другим решениям, например к назначениям фальшивых экспертов на руководящие должности. Или еще хуже — такие фальшивые эксперты становятся распределителями государственных средств.

Сильные столичные вузы, вполне крупные, с нормальным финансированием, тоже грешат нарушениями этики научных публикаций. При этом у них может быть очень извращенная логика: оправдывают что угодно, лишь бы сохранить статус-кво. Например, отзывается диссертация, содержащая плагиат. И мы видим, что автор опубликовал три статьи в «Вестнике» одного столичного университета. При этом главный редактор — научный руководитель этого автора. Пытаемся найти статьи и выясняем, что их просто нет: страницы в содержании указаны, а тексты отсутствуют. И главный редактор на мои вопросы отвечает буквально: «Вы что, ненормальная? Я сделал для науки все, что мог: статьи у него были бы плохие, с плагиатом, и я их не опубликовал, чтобы по ним не шло цитирование. Похоже, для вас была бы большая радость, если бы эти тексты были опубликованы!» Вот такой взгляд на работу научного руководителя, защиту, публикацию статей в одном из ведущих вузов России в Москве. Некоторые академические журналы отказывались отзывать недобросовестные статьи академиков. Я услышала даже такую формулировку: «Мы своих при Сталине не сдавали, а вам их тем более не сдадим».

Да, есть у нас и такие вузы, как Высшая школа экономики, где изначально действует установка на академическую честность и добросовестность, где журналы запускались на других основаниях. Но по стране мы видим «дремучесть» редакторов и авторов, которым про академическую этику вообще не рассказывали, видим действующие «академические банды» (это, кстати, научный термин), которые используют разные манипулятивные практики. Даже может быть, например, так, что главного редактора приписывают в соавторы всех статей в выпуске журнала, считая это нормальным.

Но во многих случаях за длинную историю журнала со сменой главредов и редколлегий качество публикаций менялось, и нынешняя редакция не хочет отвечать за то, что было раньше, гордо при этом отмечая, что их изданию уже почти сто лет. То есть преемственность они признают, а необходимость исправления ошибок — нет. Мы их убеждаем, что ретракция — не наказание, а подтверждение того, что журнал добросовестный и готов работать над ошибками. Nature же отзывает статьи. Невозможно идти дальше и развивать издание, если вы зачем-то сохраняете на своих страницах плагиат.

И я вижу, что благодаря активной работе Совета АНРИ, Комиссии РАН, Диссернета, Антиплагиата, РИНЦ журналы понимают, что нет пути назад, что статьи, нарушающие этику научных публикаций, будут отзываться. Например, ближайший объем статей, с которым мы будем работать, — 70,5 тысячи, в них тексты совпадают дословно. Можете представить, какой информационный шум они создают, к каким наукометрическим смещениям ведут. Но, повторюсь, ситуация меняется к лучшему.

— По итогам работы с 500 журналами в этом году осталась ли потребность в других очных встречах?

— Да, так как мы не смогли пригласить больше 50 журналов — больше бы не успели подробно обсудить. Поэтому будут обязательно еще слушания. Но теперь, я надеюсь, со стороны редакций не будет такой предубежденности, потому что все, что мы делаем, — в интересах журналов. Мы пытаемся поддержать их там, где у них нет ресурсов, например, ретроспективно проанализировать публикации. Появляется вера в то, что журналы не обязаны обслуживать условный «элитный класс» в науке, а могут рецензировать и академика, и ректора, и чиновника. Например, был значимый прецедент, удалось доказать плагиат заместителя начальника федеральной службы исполнения наказаний и даже получить компенсацию за моральный ущерб.

— В суде?

— Да. Были и другие судебные случаи, и будут еще, потому что благодаря разного рода недобросовестным практикам люди нарабатывают социальный капитал и властные полномочия. Как в случае с автором, которая угрожает журналу и вузу Рособрнадзором. Кто поддержит «Вестник» регионального университета? Кто-то должен быть на стороне порядочных людей, защищать их от плагиатчиков — представители Совета по этике АНРИ, комиссии РАН, «Диссернета» периодически готовят экспертные заключения для судов.

— Рекомендует ли комиссия исключить какие-то издания из РИНЦ?

— Есть несколько изданий, которые я всегда считала хищническими и которые в прошлом напрямую угрожали мне. И когда я увидела их в списке журналов, которым было рекомендовано проанализировать и ретрагировать статьи, то ждала, что они в очередной раз заявят — «это наш бизнес, кто вы такие, чтобы мешать?» Но и они стали отзывать статьи, причем колоссальными объемами, по 70–80 штук. Пока анализ еще не закончен, но очевидно, что не будет такого, что десятки или сотни журналов окажутся заблокированы в РИНЦ. У нас нет желания поймать кого-то за руку и наказать. Хочется, чтобы ситуация поменялась, у всех есть право на перемены. Сейчас даже «плохие» журналы пишут, что они не только отозвали статьи с плагиатом, но поменяли политику в отношении рецензирования, работы с авторами, сменили редколлегию и так далее. Насколько это окажется правдой в долгосрочной перспективе, мы увидим. Но то, что они приходят к смене редколлегий и отказываются от прежних правил игры, хорошо.

— А как будет продолжаться сотрудничество с теми редакциями, которые отозвали статьи с плагиатом? Будут ли какие-либо обучающие мероприятия от комиссии?

На слушаниях мы, кстати, рекомендовали участникам материалы на сайте АНРИ, но некоторые спрашивали — зачем нам в России эти западные стандарты, почему надо это читать? А нужно это, например, потому что большинство российских медицинских публикаций не признается за рубежом: в них можно встретить исследования с нарушениями этических норм. Неожиданно выяснилось, что многие локальные этические комитеты (ЛЭК) некритично дают свои разрешения, а некоторые медики вообще не в курсе, что в случае эксперимента на людях нужно получать их информированное согласие. Видела жутковатый случай, когда при проведении исследования с применением генно-терапевтического препарата не было информированного согласия от пациентов. В нормальной ситуации авторский коллектив должен был бы понимать, что научный журнал подобную публикацию не пропустит.

— Расскажите подробнее о тех 70,5 тысячи статей, которые планируется отозвать. Как они были обнаружены?

— Эти тексты найдены «Антиплагиатом» в массиве из 4 млн статей, скачанных из РИНЦ. Это не сборники заочных конференций и не исключенные издания, а обычные статьи из научных журналов. Часто говорят, что всеми такими поисками занимается «Диссернет», но это не так: в Совет по этике АНРИ, в Комиссию РАН входят очень разные эксперты: это и «Антиплагиат», и РИНЦ, и Общество научных работников, и Web of Science, и сотрудники ВШЭ и так далее. Раньше мы работали разрозненно, это было проблемой, а сейчас недобросовестные авторы понимают, что информация о плагиате легко попадет из Совета по этике в базы научной информации. Кстати, АНРИ держит на сайте открытую базу отозванных статей с пояснениями, почему статья была ретрагирована. Не всегда это вина автора: бывает, что ученый год пытался опубликоваться, ему не отвечали в редакции, он передал статью в другой журнал, и вдруг одновременно вышли две публикации. Также информация об отозванных статьях отображается в РИНЦ. Сейчас ведутся работы, нацеленные на то, чтобы информация в единой базе лучше отображалась и проще искалась. Думаю, уже через несколько месяцев она обретет другой интерфейс и будет дополнена статьями, отозванными через содействие Комиссии РАН.

— В этих четырех миллионах публикаций были, вероятно, и другие нарушения?

— «Антиплагиат» в данном случае проанализировал только совпадение текстов, другой задачи пока не было. Конечно, лженаучные статьи, статьи с фабрикацией данных мы тоже будем отзывать, но машинным способом выявить их пока сложно. Многие проблемы нужно решать, по-новому выстраивая работу журналов. На самом деле эксперты ведь видят фабрикацию данных уже на этапе рецензирования. Сейчас журналы в лучшем случае отказывают в публикации таких статей, и авторы идут с ними в журналы послабее. А хотелось бы, чтобы такой переход был невозможен. Ведь на основании фальсифицированных исследований принимаются управленческие решения, создаются лекарства, которые не работают...

— Как издание может реагировать на статью с нарушениями академической этики? И насколько велик, по опыту редакторской работы, поток фальсифицированных статей в качественные издания?

— За четыре годы работы в журнале «Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены» я видела разное. Например, когда журнал был включен в Scopus, мы какое-то время получали сотни материалов — всего подряд, ведь всем надо публиковаться в Scopus. Это была огромная нагрузка на экспертов, на редакцию, и появилась идея разработать политику реагирования на нарушения публикационной этики. Мы написали на сайте, что имеем право уведомить работодателя и грантодателя автора о статье с плагиатом (после, естественно, выяснения ситуации и общения с автором). И с тех пор я получаю максимум три-четыре фейковые статьи в год. Думаю, в большинстве журналов, серьезно относящихся к своей работе, ситуация примерно такая же.

Другая проблема в том, что сами журналы несколько устаревают. С тех пор как университеты стали фабриками по производству научных текстов, журналы не успевают их публиковать, а читатели — читать, да и в принципе находить нужные статьи. Мне кажется, должна появиться другая форма репрезентации научных исследований, их экспертизы.

— Как вы считаете, пока университеты остаются «фабриками» по производству текстов, плагиат и фальсификации будут продолжать появляться? Какова в этой ситуации задача Совета по этике АНРИ, Комиссии РАН — просто не допускать в журналы недобросовестные работы?

— Идеально было бы, конечно, если бы за неадекватные управленческие решения кто-то нес ответственность. Мы переняли западную систему со всеми дырами — изданиями-хищниками, принципом «публикуйся или погибнешь». Она плохо работает, потому что достаточно всеядна: ученому не составляет труда обмануть наукометрический показатель, «размазать» одну статью на десять и так далее. Публикационная гонка выводит на первый план самых агрессивных и недобросовестных, ведь порядочному человеку будет стыдно вводить кого-то в заблуждение. Конечно, есть исключения — бывают очень продуктивные ученые, есть сферы науки, где можно выдавать несколько исследований в течение года. Но это совершенно точно не антропология, например, а у нас единые требования ко всем наукам.

Количество плагиата сейчас снизится, люди поймут, что это теперь недопустимо, но вырастет число «батраков». В университетах все чаще сотрудники стали делиться на «батраков» и «хозяев». В Советском Союзе тех, кто писал за руководство диссертации и статьи, берегли, а сейчас их загоняют в подневольные условия. Когда я рассказываю об этом сюжете на конференциях, вижу мгновенный отклик, в последний раз в Белоруссии зал аплодировал буквально стоя. Понятно, что наступила на больную мозоль, что людей действительно принуждают — не согласишься «батрачить», уйдешь из университета. А если у тебя в городе один социологический факультет? Куда ты пойдешь?

Сейчас управленческие решения в научной сфере буквально провоцируют на преступление: не станешь симулировать публикационную активность, окажешься без денег, без перспектив перезаключения эффективного контракта. Менеджериальная логика — палочки, галочки, цифры, показатели — пришла в сферу науки и уводит нас в дурную бесконечность. Дело дошло до того, что «хищники» мне говорят: мы помогаем выполнять «майские указы» президента, увеличиваем количество публикаций, а вы нам мешаете! Сейчас те отрасли науки, где нет плагиата или фальсификаций, выглядят исключениями, а должно быть наоборот. И нормальный выход из этой ситуации невозможен, пока полноценно не заработают репутационные механизмы, пока не изменится отношение редакций журналов к своей деятельности, пока регулирование науки и распределение материальных благ не начнет вестись по другим основаниям, пока мы не поднимем уровень академической культуры в масштабах страны, пока каждый не начнет делать добро в пределах своих возможностей. Если верить классику, в этой ситуации возможности добра должны стать беспредельны.