За последнее время ландшафт российского технологического пространства радикально изменился. Никита Уткин, директор по развитию технологических стандартов АНО «Платформа НТИ» и председатель ТК «Кибер-физические системы», в специальном тексте рассказал, как так вышло и что теперь делать.
В России десятилетиями было принято говорить о технологическом суверенитете, поддержке технологического бизнеса и прогнозировании угроз. Однако вера в глобальный бизнес и технологическую связанность вкупе с уверенностью, что все необходимое можно купить на прибыли с продажи энергоресурсов, уже сыграли с нами злую шутку.
Эти тезисы стоило принять еще вчера. Но вчера уже прошло.
1. Глобальных корпораций больше нет, глобальный бизнес все больше кластеризуется по территориально-политическому принципу, технологические кооперации также выстраиваются в этой логике. И этот процесс начался не вчера. Поэтому условный Cisco уходит, а условный Huawei остается в России. И нужно разбираться, чтобы понять, какое из данных событий окажется губительнее для России с точки зрения технологической зависимости в среднесрочной перспективе.
2. Медиа-портрет и управление репутацией становятся важнейшими корпоративными активами. Прибыль будущих периодов становится производной от гудвила (нематериальных активов, например деловой репутации, — примечание InScience.News) на балансе. Условному модному дому Louis Vuitton (в наши дни часть группы компаний Louis Vuitton Moet Hennessy) в первой половине 40-х годов бизнес-этика не мешала ставить на входе табличку «Вход евреям и собакам воспрещен», но спустя 80 лет — в начале 20-х годов XXI века — сама мысль продажи модной одежды жителям России (не военнослужащим!) кажется кощунственной. Потому что русские — новые евреи? Нет, потому что русский потребитель токсичен с точки зрения управления репутацией, а это невыгодно для будущих прибылей. Технологический сектор с его зависимостью от связанных с паблисити (продвижением, известностью — примечание InScience.News) оценок на инвестиционных раундах и приоритетом экспансии над прибылью (фактически, растущие VC-бизнесы в фазе роста традиционно убыточны) еще более разборчив в этом вопросе.
Еще один вывод — невозможность обеспечения технологического суверенитета страны с нынешней донельзя усложненной и уродливой системой государственных и муниципальных закупок. Возможная альтернатива внешней строгости закупочных процедур — содержательная строгость к репутации участников процедур.
3. Низкий уровень потребительской и промышленной цифровизации России: и слабость, и смягчение удара. Технологический мир, который нам рисовали футуристы, пока не сбывается. Если взять для примера тематику умного дома, то становится понятно: банальный беспроводной выключатель или умная лампочка перестанут работать при воздействии на сервер компании-производителя. Интернет вещей под угрозой. Connectvity под угрозой. Доверенность под угрозой. Приватность под угрозой. Подобно тому, как наши банки по щелчку пальцев запросто отключают от SWIFT, при должном уровне цифровизации наших жилищ (иногда даже просто автоматизации) все коммунальные удобства могли бы быть отключены с той же легкостью. Но в сфере ЖКХ многое еще сделано сколь технологически безнадежно отстало, столь и по-аналоговому надежно и крепко. А значит, воду нам не отключат. По крайней мере пока.
4. Технологии — амбассадоры стран и регионов XXI века, проводники в экосистемы. Экосистемы как религии. Страна без оконечных технологий — безлика. Нас страшит (и по делу) не то, что условный Apple перестанет продавать в России свою продукцию (свой последний смартфон именно в России я покупал в 2008 году), а то, что на территории России вся потребительская техника станет просто кирпичами с микроэлектроникой. Нет connectivity, нет доступа к экосистеме — все, считай, памятный сувенир для звонков и смс.
Если бы российские корпорации, например условные Росатом и Ростех, производили передовую потребительскую продукцию, востребованную на глобальных рынках, то таким образом они бы создавали образ России как страны XXI века. К сожалению, ни газ, ни нефть таковыми амбассадорами не являются. Поэтому битву за западные инженерные умы Россия даже не начинала. Образ российского инженера, в отличии от нефтяника или банкира, тоже потрепался. А ведь еще в начале 90-х о советской инженерной школе говорили как о поле чудес, где можно найти уникальные идеи и подходы.
5. Железо без софта (и экосистемы) — деньги на ветер. Или синдром обманутого. Бизнес-модели совершенно различны: от банальных лизинговых схем (самолеты у нас есть, а летать за границу на них уже не получается), классического «подсаживания на стандарт» (принтер без краски — просто коробка; компьютер без ПО — тоже), подписки и freemium. Подавляющее большинство современных бизнес-моделей в мире технологий играют на том, что киберфизические системы есть почти везде, а значит, даже физическое обладание активом не означает беспрепятственное им пользование.
6. Мягкая сила наносит жесткие удары. Лучшая защита — нападение. Технологическая загнанность России случилась не сегодня, однако именно сегодня стали болезненно очевидны те места и лакуны на глобальной карте технологического мира, где Россия не доработала. Те, где формируются инженерные и технологические «правила игры». Международная стандартизация — ключевые площадки систематически игнорировались нашими компаниями-лидерами. При этом важно понимать, что экспертные связи — уникальный инструмент мягкой силы. И синхронность ударов различных международных институтов лишний раз доказывает, что поля битвы мягкой силы проиграны без боя.
7. Технологический суверенитет может быть обеспечен только через глубокую глобальную технологическую взаимосвязанность. Такую взаимосвязанность, которая могла бы сделать российские технологии частью международных продуктов и сервисов, такую взаимосвязанность, извлечение которой было бы экономически нецелесообразно и технически сложно. И пример завода «Монокристалл», которым все очень гордятся, к сожалению, не подходит: производимые заводом искусственные кристаллы, используемые для экранов смартфонов и т. д., всего лишь часть компонентой базы, не имеющая никакой технологической встроенности.
8. В технологическом мире у России больше не будет долгосрочных союзников. Западный технологический стек (скрипя зубами) довольно дружно ушел (AMD, Intel, Microsoft, SAP, Oracle и т. д.), хотя местами обещал вернуться. Восточные игроки спешат остаться, но это не делает никакой разницы, кроме той, что затраты на миграцию с одних решений на другие — также весьма недешевы. Соответственно, риск спутать замещение импорта в критических сферах снова усиливается от соблазна просто перейти на другие решения — например, на решения из Юго-Восточной Азии.
9. Хороших денег на технологическом рынке не будет. В инвестиционном сообществе долгие годы сохраняется восприятие государственных или связанных с государством денег как высокотоксичных (и по делу, конечно). Но хуже другое: перефразируя слова доктора Борменталя: теперь других нет и не предвидится. И даже миноритарная доля российского капитала в проекте может стать обузой для участников международного рынка VC/PE-капитала. Не менее болезненным становится и вопрос выбора юрисдикций для структурирования сделок.
10. Кто социальные сети кормит, тот их и танцует. Данные не пахнут. Фильтрации контента и утечки данных Facebook (теперь Meta), дырявые мессенджеры, бесконечные войны за TikTok, фабрики троллей и фейк-медиа... Подытожил логический ряд Илон Маск: «Все СМИ — пропаганда, просто одни больше, чем другие». Да, особенно с учетом того, что социальные сети (как новые СМИ) не только выборочно модерируются («активная доставка контента») и устанавливают свои представления о прекрасном для пользователей («манипуляция с выдачей контента»), но и активно пылесосят данные о пользователях. Хотите пылесосить сами — вы знаете, что делать.
11. Без масштабирования о цифровизации лучше забыть. Разумная автоматизация, информатизация и цифровизация отличаются от карго-культа основным образом экономической эффективностью. А экономическая эффективность в мире digital является производной от масштабирования: решения на 1000 пользователей будут дорогими и бессмысленными, а на 1 000 000 пользователей могут взлететь. Вот и можно намечать дороги с масштабированием — та же сфера ЖКХ и многоквартирных домов, борьбу за цИфру и цифрУ можно начинать синхронно и параллельно, но обозначив принципиальные позиции: отечественные решения и платформы, быстрый выход на апробацию и предварительный стандарт. А затем — масштабирование и нацстандарт как «лучшая практика».
12. У нас есть все, кроме времени, и наши слоны танцевать не умеют. Луис Герстнер убедительно заверял, что в XX веке можно заставить неповоротливую корпорацию меняться, хотя в случае IBM это лишь отсрочило деградацию. Тренд XXI века очевиден — корпорации становятся менее способными рождать инновации, но упорно пытаются это делать (плохо, дорого, бюрократично). Хотя они могли бы действительно играть значимую роль в развитии инноваций, работая со стартапами и технологическим сообществом.
Хроника запрограммированного отставания такова: «дорожные карты» пишутся и согласовываются по году и вмещают в себя инициативы, бюджеты на которые будут через условный год, закупки пройдут через полтора-два года, работы стартуют через два-три года, а сами инициативы были очевидны еще года за два до их написания.
Теперь ни времени, ни денег на обучение слонов танцам нет.
Вывод: долгие заблуждения приводят к долгим последствиям. Поэтому сейчас важно сконцентрировать усилия вокруг состоявшихся российских технологических компаний («ИКС Холдинг», Kaspersky, Infotecs, Zyfra, Geoscan, Eltex, «Код Безопасности» и других), обеспечить поддержку компаниям в смежных сферах и сделать акцент на нормативно-техническом продвижении как российских решений, так и подходов.
Подписывайтесь на InScience.News в социальных сетях: ВКонтакте, Telegram, Одноклассники.
