О человеке, который сделал несколько открытий, но остался в памяти людей в основном благодаря ошибке, об особенностях зрения человека и о «моряке», сокрушившем астрономов, рассказываем в нашей рубрике «История науки».

Джованни Скиапарелли родился в 1835 году в городе Савильяно, Пьемонт. Получив степень инженера в Турине, он остался там изучать языки и астрономию, а заодно преподавать математику. Заметив его увлечение астрономией, правительство направило молодого человека на продолжение учебы в Берлин. В Германии Скиапарелли занимался под началом директора Берлинской обсерватории Иоганна Энке — астронома, измерившего солнечный параллакс (в том числе с помощью данных, добытых экспедицией Кука). Через два года итальянец получил место помощника наблюдателя в Пулковской обсерватории и отправился в Петербург, где работал под руководством Отто Струве, представителя большой династии астрономов.

Вернувшись в Италию в 1860 году, Скиапарелли получил место в Брерской астрономической обсерватории в Милане, где он сделал большую часть своих открытий. Всего через два года после приезда Джованни возглавил обсерваторию и оставался на этом посту до ухода на пенсию в 1900 году.

В 1861 году астроном открыл астероид Гесперия, пять лет спустя сосредоточился на изучении метеоров и комет. Особенно его заинтересовали хвосты комет, их состав и направление. Он заметил, что орбиты метеорных потоков (при прохождении Земли через которые люди видят «звездопад») и комет близки, и предположил, что они связаны между собой. В частности, Скиапарелли рассчитал, что Персеиды — это «остатки» кометы 1862 III (Свифта — Туттля), а Леониды — 1866 I (Тепмеля — Туттля). Эти предположения подтвердились во время наблюдений за другими потоками и кометами.

После установки в обсерватории нового, более мощного (8,6 дюймов) рефрактора Скиапарелли переключился на планеты. Испытать новое оборудование ему удалось во время противостояния Марса в 1877 году. К нему он подготовился основательно, избегая, по его словам, «всего, что могло подействовать на нервную систему, от снотворного до алкоголя, и особенно кофе, которое, как я заметил, чрезвычайно вредит точности наблюдений». В результате он получил самую детальную карту поверхности Марса, которой пользовались вплоть до начала запусков космических зондов. Однако наибольшее внимание Скиапарелли привлекли замеченные им прямые линии, которые он назвал canali. По-итальянски это слово означает «русла, каналы», без уточнения их происхождения, однако в других языках слово «каналы» означает «искусственные сооружения», что и производило впоследствии ложное впечатление на незнакомых с итальянским языком людей. Он придерживался мнения, что более темные участки поверхности — это моря, более светлые — суша. Справедливости ради надо сказать, что названия «моря» и «пустыни» использовались для обозначения деталей марсианской поверхности еще в XVII веке.

За 11 лет, прошедшие до следующего противостояния, Скиапарелли нанес на карту более сотни каналов. Его открытие привлекло внимание как ученых, так и публики. Предположения о наличии растительности на Марсе сменились верой в то, что планету населяют разумные существа. Марсиане должны были быть и более развитыми, чем земляне, судя по размеру каналов (около сотни километров в ширину вместе с полосой растительности вдоль них).

К наблюдениям за Марсом подключились другие астрономы, а за ними и любители. Страстным почитателем марсиан стал американский бизнесмен и дипломат Персиваль Лоуэлл. Он посвятил исследованиям Марса много лет, основал для этого обсерваторию в Аризоне, нанес на карты уже целых шесть сотен каналов и выпустил несколько популярных трудов об условиях жизни на Красной планете.

Вера в существование марсиан подчинила себе и другие открытия. Например, во время того же противостояния 1877 года сотрудник Морской обсерватории США Асаф Холл обнаружил два спутника Марса, Фобос и Деймос, которые быстро сочли делом рук марсиан. Такие объяснения, как писал американский астроном Корлисс Ламонт, «утешали человека, почувствовавшего себя одиноким во Вселенной, которая благодаря развивающейся астрономии стала казаться ему огромной и чуждой».

Хорошей иллюстрацией царивших в то время настроений служит премия предпринимателя Пьера Гузмана, жена которого пообещала «100 тысяч золотых франков за установление связи с любым небесным телом, корме Марса», ведь налаживание контакта с марсианами — просто дело времени.

Несмотря на популярность идей Скиапарелли и Лоуэлла (а они не были одиноки) среди читателей, многие астрономы относились к ним скептически. Многие из них не могли найти признаков каналов, даже используя более мощные, чем у Скиапарелли, телескопы. Развитие технологий (в том числе спектрального анализа), дававших все новые и новые сведения о рельефе и атмосфере Марса, заставляло отказываться от заманчивой теории ее сторонников одного за другим.

Окончательный удар теории обитаемого Марса нанес зонд Mariner 4, запущенный в 1965 году и приславший на Землю фотографии планеты — с кратерами и безо всяких каналов и прочих следов разумной жизни.

Как же так получилось, что многие астрономы заявляли, будто точно видели каналы? Как объяснил это упоминавшийся уже Ламонт, «что нужно для того, чтобы увидеть эти легендарные каналы? Требуется хороший телескоп, хорошее местоположение и хорошее зрение». Так и подмывает добавить «и хорошее воображение».